Шарль Эксбрайя - Музыка, вперед!

Пицци по своей ограниченности не мог долго беспокоиться о завтрашнем дне.

– Уверен, если прихлопнуть парочку идиотов, остальные сразу прибегут с колесами.

– Болван! Скольких ты прихлопнешь, пока тебя самого не разорвут на клочки? Не стоит тратить время. Раньше выйдем – раньше придем.

Пицци надулся:

– Я не уйду без толстого!

– Что ты с ним будешь делать?

– Уведу с собой. Пусть заплатит за свои шуточки! К тому же, он послужит заложником в случае непредвиденных осложнений.

– А как ты заставишь его пойти с нами?

– За это не беспокойся, Николо!

Марио чувствовал себя не в своей тарелке. Он не верил своему счастью. Отношение к нему жителей Страмолетто походило на чудо. Он боялся, как бы они не опомнились и не потребовали у него отчета в совершенных поступках. А вдруг его выдадут американцам как предателя? В дверь постучали. Не подумав, Веничьо крикнул:

– Войдите!

Но тут же испуганно вскочил при виде входящих Аттилио, Бонакки, де Беллиса, Венацца и Бергасси. Так и есть! Случилось то, чего он опасался. Бог знает, что они сотворят с ним! Глазами он поискал какое-нибудь оружие для защиты, но на столе не было даже кухонного ножа. Ох уж эта Бьянка с ее любовью к порядку! Еле слышно он прошептал:

– Что вы от меня хотите?

– Поговорить с тобой.

Марио почувствовал, что тиски, сжимавшие ему грудь, разжались. Если они хотят поговорить, значит, ничего серьезного ему не грозит. Не дожидаясь приглашения, они расселись, кто на свободных стульях, кто на столе.

– Слушаю вас.

– Объясни ему, Витторио!

Бергасси повторил свои доводы, доказывая, что, вполне вероятно, немцы войдут в Страмолетто раньше американцев. Марио клял себя, что не додумался до этого сам. В любом случае, они оказались действительно в затруднительном положении. Осознав это, Марио почувствовал себя хозяином положения. В голосе его появилась надменность:

– Зачем вы мне это рассказываете? При чем тут я?

Капелляро подал знак булочнику:

– Скажи ему, Этторе.

– Послушай, Марио, недавно на площади мы были великодушны к тебе. Одно слово Аттилио, и тебя бы повесили!

При одном воспоминании об этом Марио сник.

– Согласен. Что вы хотите?

– Мы не звери, Марио. Все, что мы хотим, это спасти Страмолетто от фашистских карателей. Мы подумали, что, если ты возьмешь мэрию, все обойдется. Теперь, когда дон Лючано мертв, никто не расскажет им, что произошло.

– А Виргилий?

Венацца вытянул свои огромные ручищи:

– Его я беру на себя.

– А полицейские?

– Ими тоже займутся, – сказал Аттилио.

– А когда немцы уйдут?

– Я вновь стану мэром, а ты будешь моим помощником. Будем работать вместе, как в старые добрые времена. Идет?

Марио не ожидал такой удачи, но постарался не показывать свое удовлетворение.

– Остается еще убийство дона Лючано. Пока неизвестно, кто его убил, жизнь в Страмолетто никогда не станет прежней, Аттилио. Нельзя забывать, что в Страмолетто живет убийца. Не то чтобы я жалею дона Лючано, но преступление есть преступление!

– Когда Страмолетто освободят, мы сами разберемся в этом деле, и убийце придется покинуть деревню.

– Ты уверен?

– Да.

– Хорошо. В таком случае, договорились.

Бьянка достала бутылку вина, и хотя во всей деревне от пушечных залпов сотрясались стены и вылетали стекла, из дома Веничьо доносился веселый перезвон стаканов.

Сидя на кухне, Феличиана и Данте пили граппу и слушали грохот дальнего боя. Синьора Каралло поставила свой стакан.

– После войны я займусь делом, о котором уже давно мечтаю, – буду писать поваренную книгу!

Комиссар пожал плечами:

– После войны? Кто вам сказал, что мы доживем до этого времени?

– Именно тогда, когда все под угрозой и все катится в гибельную пропасть, нужно строить будущее. После победы…

– Чьей?

– Какая разница? Победа не принадлежит никому. Но, к сожалению, с начала времен люди не могут понять этого, несмотря на огромный ужасный опыт.

– Я всегда боялся смерти, Феличиана. Однако я чувствую, что если она настигнет меня в вашем обществе, мне не будет страшно…

Толстуха взволнованно поглядела на своего гостя – тот улыбнулся ей. Она тоже улыбнулась. Они поняли, что отныне, живые или мертвые, они больше не расстанутся. Чтобы рассеять легкое смущение, Бутафочи заговорил:

– Судя по вашему «минестроне а ля романа», вы напишете замечательную книгу. Но вынужден заметить, что вы забыли добавить туда шалфей.

– Не вижу никакой необходимости.