Шарль Эксбрайя - Музыка, вперед!

– А сам-то… вор проклятый!

– Я вор? Клянусь Иисусом, Марио, если ты не извинишься, я тебя прикончу собственными руками!

– Ты украл мое место!

– Не я, а народ!

Веничьо усмехнулся:

– Не надо все валить на народ. Ты забыл, что это народ избрал меня мэром?

– Из страха перед полицией!

– Легко теперь говорить! Ничего, еще посмотрим, чье слово будет последним! Подожди, дай только немцам прогнать союзников за море, и ты запоешь по-другому, коммуняка!

– Мне незачем ждать, чтобы набить тебе морду, фашист проклятый!

– Ори – не ори, меня не испугаешь! А что до твоего сыночка, то если я еще раз увижу его рядом с Авророй, – поймаю и изувечу!

Они продолжали ругаться, глядя глаза в глаза, почти соприкасаясь носами…

– Святая Дева, ты слышишь? Бедняга, если ты тронешь Джанни хоть одним пальцем, оглянуться не успеешь, как сам окажешься в могиле!

Сандрино Виргилий посчитал своим долгом прийти на помощь начальнику и тут же был атакован булочником дс Бел-лисом. А бакалейщик Бергасси столкнулся в словесной схватке с трактирщиком Бонакки. Перекрывая весь ансамбль своим громовым голосом, мясник Венацца клялся, что это небо заставляет их платить за слабость, проявленную им и его друзьями в ту пору, когда они были хозяевами Страмолетто. Нельзя было идти на компромисс с этими негодяями, когда была возможность истребить их раз и навсегда. Оба клана были уже на грани рукопашной, как вдруг старик в красной рубашке, который при виде возбуждения других всегда немного терял чувство реальности, затянул надтреснутым голосом старый гимн времен Гарибальди:

Это было все, что он помнил, но пение производило довольно сильное впечатление, особенно когда он рычал: «Да здравствует Гарибальди!». Высказавшись, он рухнул на свой стул, но это неожиданное развлечение разрядило грозовую атмосферу, и Джузеппе хотел возобновить прерванную репетицию, но наткнулся на единодушный отказ.

Сидя рядышком, старик и карабинер молча созерцали окружавший их пейзаж. С того места, где они находились, – что-то вроде скалистого утеса на южной стороне деревни Страмолетто – они могли наблюдать панораму северной части Италии. Горбатые контуры холмов расплывались в наступающих сумерках. В ночной тишине орудийные раскаты звучали отчетливее. Джузеппе посмотрел назад. Отгороженная стеной страха, деревня не подавала признаков жизни. Никто не знал, чья сторона победит – немцы или американцы, и кто первым войдет в Страмолетто. В любом случае все приготовились пережить тяжелые дни. Несмотря на эхо далекой битвы, огромное спокойствие исходило от древней земли. Старик вздохнул:

– Если бы не эта мерзкая война, можно быть почти счастливым.

Карабинер пожал плечами:

– В вашем возрасте, Пепе, вы еще верите в счастье?

– Да, Джузеппе. Счастье есть, только люди сами мешают ему.

Джузеппе Гарджулло искоса взглянул на чудака. В лунном свете он был похож на китайскую статую. Бедняга Пепе, в деревне считали, что он слегка тронулся рассудком. Ему уже перевалило за девятый десяток, и эту красную рубашку он носил с той поры, когда подростком ушел к Гарибальди сражаться за свободу Италии. В деревне его любили. Он был достопримечательностью и даже славой Страмолетто. Уже не осталось почти никого, кто помнил, что его зовут Арнальдо Тоньяти, его всегда называли просто Пепе. Иногда с теми, кого он уважал, он выходил из своих полусонных мечтаний и говорил очень разумные вещи, но над ним по привычке смеялись, даже не дослушав до конца.

– Послушай, Джузеппе, я тебя не понимаю. Я был уже стариком, когда ты появился на свет 29 лет тому назад. Почему ты не общаешься с другими? Почему не женишься? Почему ты довольствуешься тем, что приходишь раз в неделю в мэрию, чтобы дирижировать духовым оркестром?

– Потому что я, как и вы, Пепе, люблю быть один.

– Да, но я-то наполовину сумасшедший. И потом, мое время – не ваше время.

– И не мое. Это их время. Они спорят из-за вещей, которые меня не интересуют. Я не хочу ни говорить, ни слышать об их войне, как и об их политике. Я предпочитаю оставаться в стороне и присоединяться к ним только затем, чтобы научить их играть «Фуникули-Фуникула» в такт и не фальшивя.

– Не очень подходящая музыка для нашего времени!

– Это мой способ смеяться над войной, Пепе!

– Я не слишком тебе верю, Джузеппе… Я думаю, что ты живешь дикарем, потому что не можешь забыть о своем несчастье?