Шарль Эксбрайя - Пой, Изабель!

– Я не помню ни одной пациентки с таким именем… как, впрочем, и того, чтобы Ардекуры упоминали это имя.

Итак, кроме Жана Понсе, никто не знал о женщине по имени Изабель. И тем не менее, я упрямо продолжал верить в ее существование.

Из Коммерческого кафе я позвонил в приют Сен-Кристин в Анноне и попросил к телефону настоятельницу. Через несколько минут мне сообщили, что она у телефона.

– Матушка, простите, что отвлекаю вас. Это комиссар Лавердин из Национальной Безопасности.

– Слушаю вас.

– Мать настоятельница, я вам звоню по поводу мадам Ардекур, вы ведь хорошо ее знаете?

– Действительно, господин комиссар, я очень хорошо знаю Элен Ардекур… Большое несчастье, о котором мне сообщили, потрясло меня и воспитательниц… мы все время проводили в молитвах о ее душе…

– Кажется, мать настоятельница, она часто бывала у вас?

– Каждый вторник, месье. Она очень любила наших стариков, постоянно оставляла средства на их содержание… Но, поверьте,– больше, чем деньги, нас трогали ее нежность по отношению к нашим страждущим. Потеряв ее, мы многое потеряли сами. Надеюсь, Господь Бог принял ее, и она собирает добрые всходы со сделанного ею посева.

– Матушка, я бы хотел, чтобы вы вспомнили о ваших последних встречах с Элен Ардекур.

– Да, месье.

– Не было ли в поведении мадам чего-то необычного? Может быть, она выглядела более озабоченной, чем всегда?

После недолгого молчания настоятельница ответила:

– Может быть, действительно… мне кажется…

– Объясняла ли она вам причину?

– Помнится, речь шла об одной ее подруге, попавшей в весьма затруднительное положение.

– Подругу звали Изабель?

– Как?… Вы знаете, господин комиссар?

– Вам известно, мать настоятельница, кто такая эта Изабель?

– Нет. Она всегда говорила просто,– Изабель… и больше ничего. И еще она просила меня поминать в молитвах эту Изабель, над которой, мне показалось, нависла смертельная опасность…

– Как вам кажется, мать настоятельница, она живет в Анноне?

– Вряд ли, месье. Мадам Ардекур никогда не говорила: "Изабель мне призналась" или "Я видела бедняжку Изабель"; но всегда: "Изабель написала мне", "я беспокоюсь об Изабель".

– Бесконечно вам благодарен, мать настоятельница.

Образ Изабель, о которой что-то слышали, но которую никогда не видели, начинал преследовать меня все больше и больше.

В этот же вечер я вернулся в Лион. Меня принял Дивизионный комиссар. Выслушав мой рассказ о мадмуазель Ардекур и мнение врача о погибших, он произнес:

– Со своей стороны, Лавердин, я позволил себе запросить отчет о вскрытии. Так вот, все пули, извлеченные из тела мадам Ардекур и головы ее мужа, были выстрелены из пистолета Токарева

Когда я окончил читать отчет, господин Агрийи спросил:

– Ваше мнение?

– Признаю, господин Дивизионный, что все указывает на убийство и последующее самоубийство. Все, кроме того, что я узнал о господах Ардекур во время расследования.

– Я хорошо понимаю ход ваших мыслей, Лавердин, и думаю, будь я на вашем месте, у меня появились бы такие же сомнения. Но все же не нужно забывать о том, что мы служим правосудию, и должны подчиниться логике фактов. Продолжайте расследование. Я, в свою очередь, предупрежу прокурора о своей ответственности за это, во избежание неожиданных осложнений. Сегодня вторник. Давайте договоримся, что если через неделю, в понедельник утром, вы не сможете представить мне веских доказательств или хотя бы обоснованных предположений для официального открытия дела, нам придется признать официально принятую версию! Вы согласны?

– Согласен, господин Дивизионный комиссар.

Когда я уже собирался уходить, господин Агрийи сказал с улыбкой:

– Позвольте вам напомнить, Лавердин, что слезы красивой девушки никогда еще не считались неоспоримым доказательством.

Вернувшись на следующий день в Сент-Этьен, я пригласил пообедать вместе со мной комиссара Претена. Обед в ресторане Кло-де-Лила был отличным, и с моей стороны это было дружеским вознаграждением человеку, который помогал мне в этом деле. После обеда он предложил мне зайти к нему на работу, чтобы угостить меня какой-то необыкновенной сигарой.

Не успели мы перешагнуть порог комиссариата, как какой-то полицейский бросился к нам:

– Господин комиссар, здесь одна женщина вот уже более часа очень настойчиво просит, чтобы вы ее приняли. Настолько настойчиво, что мы ничего не можем с ней поделать.