Джон Макдональд - Трэвис Мак-Ги

- Я счастлив, - заявил он, - что даже в моем печальном положении я в состоянии обеспечить тебя целым букетов смазливых рожиц, если у тебя вдруг появится в том нужда.

- Тебя здесь лечат, мерзавец! - сказал я с нежностью.

- А тебе создают восхитительные условия для самообмана, сам такой.

Я подсел к нему на край кровати.

- Что заставляет тебя думать, что слушая заумный медицинский шепот о состоянии твоего здоровья, ты можешь сделать выводы о недостатках моего характера?

- Лихорадка обостряет все чувства. Особенно слух.

- А-а!

- Привлекательная женщина. И хорошая медсестра. Долго я еще буду здесь валяться?

Я уставился в изумлении на него и покрутил пальцем у виска. Я действительно не допускал и мысли о том, что тот Майер, которого я знал, исчез навсегда, но в глубине души очень этого боялся. Слишком сильный и долгих жар могут какого угодно весельчика изменить на всю оставшуюся жизнь. Конечно, даже если бы Майер превратился в редкого зануду, я только вздохнул по нашим солнечным денечкам, да и то украдкой, и заверил бы себя, что все мы мечтаем о спокойной и размеренной жизни. Но скорее всего это было бы только данью благодарности тому Майеру, которого я уже больше никогда не увижу.

Но этот треклятый сукин сын, едва не окунувшийся в Стикс, лежал теперь передо мной как ни в чем не бывало, закинув ногу на ногу и глядя на меня ясными, совершенно здоровыми глазами. Он не изменился ни на йоту. Новерное, мне в глаз попала соринка, потому что я поспешно отвернулся к окну и долго тер покрасневший от моих усилий глаз.

- Ты гадкий, мерзкий испоренный мерзавец, - повторил я с прежним выражением.

- По-моему, мое состояние исключает плодородную почву для испорченности. У меня такое ощущение, что сейчас я не переживу даже вывиха.

- Кончина от вывиха сейчас у медиков самая модная тема для диссертации, - отозвался я. - Ладно, давай на секундочку отвлечемся от твоих проблем и поговорим обо мне. Что это ты там такое ляпнул насчет самообмана? Мне есть что тебе сообщить, старый скупщик душ, только боюсь, что это проивучит слишком поэтично. На свете появилась женщина, которую я хочу назвать своей.

- Эта медсестра? - У него на физиономии было ясно написано: "Ты меня разыгруваешь, причем неостроумно".

- Нет. Гуля.

- Гуля? - Казалось, это сообщение поразило его не меньше. - Так ты... когда ездил, ты...

- Ну да, да, да, черт побери! Пиф-паф, ой-ей-ей, умирает зайчик мой.

Он задумчиво кивал.

- Чему это ты улыбаешься?

- Я? Да над этим, что мне нет больше надобности беспокоиться о тебе. А я, знаешь ли, очень беспокоился за тебя все это время - с твоего приезда и до тех пор, пока не загремел сюда. Ты привел в замешательство всех наших друзей. С тех пор, как ты приехал, ты ведешь себя, словно на всемирной конфедерации яхтсменов. Ты знаешь, не в моих привычках следить за друзьями, но трудно было не заметить, что последние две недели ты просто как с цепи сорвался. Две заезжие туристки, новая кельнерша в баре, стюардесса, учительница младших классов и, Господи, спаси нас и сохрани, проповедница.

- И еще медсестра, - добавил я очень тихо. - Так ты говоришь, теперь можешь за меня не беспокоиться?

- Немного, конечно буду. Мне кажется, в таком количестве постелей за столь короткое время ты подрастерял свои мозги. Но я думаю, что причина пожара почти устранена, и ты теперь сполнавознагражденный.

- Какой?

- Ты ходил вокруг да около, плевался и ругался, и при всем при этом валял огромного дурака.

- Вокруг да около, да? Ну ладно, через это я уже прошел. Эта медсестра была последней.

- Это признание неизбежности семейной жизни?

- Можешь приободриться. И даже похлопать в ладоши.

Он склонил голову набок и посмотрел на меня немного кокетливо.

- Еще не сейчас. Она все-таки еще очень маленькая девочка, Трэвис.

- Я сам себе это постоянно твержу.

- С совершенно другой системой ценностей.

- Я знаю.

- И ко всему прочему, до сих пор замужем.

- Но хочет развестись и неприменно разведется.

- А ты все это время будешь жить аскетом?

- Я думаю о том, что очень многие живут среди друзей, спорят о футболе и погоде и не разучились от этого смеяться. Почему бы и нет?

Он улыбнулся и закрыл глаза. Минуту спустя он уже спал глубоким, крепким и здоровмым сном.

8

Возвращаясь тем вечером домой, я еще издали заметил большую темную тень, маячившую в моем доке. Тень ошивалась рядом с "Молнией", бродила взад-вперед, присаживаясь на сходни, вскакивала снова. Я тихонько поднялся на борт, обошел "Молнию" и подобрался к незнокомцу достаточно близко, чтоюы рассмотреть в полумраке его лицо. Черт, оно было мне настолько знакомо, что я от изумления не сразу вымолвил его имя. Фрэнк Хейс. Инженер-конструктор, первоклассный подводник, механик-волшебник. Я не видел его с тех самых пор, как мы, лишившись помпы, расстались в заливе Ла Паз.