Росс МакДональд - Обрекаю на смерть

Я сказал Славкину: - Вы газетчик?

- Пытаюсь им стать. - Он посмотрел на меня испытующе, словно хотел определить, кем пытаюсь стать я.

- Я бы хотел поговорить с вами об этом убийстве. Шериф уже вынес приговор Холлману, однако имеются некоторые противоречия...

- Никаких противоречий, черт побери! - сказал Остервельт.

Славкин выхватил карандаш и открыл блокнот. - Вводите меня в курс дела.

- Не сейчас. Мне потребуется некоторое время, чтобы говорить с полной уверенностью.

- Он блефует, - сказал Остервельт. - Он просто старается выставить меня в невыгодном свете. Он из тех парней, которые хотят выглядеть героями.

Не обращая на него внимания, я сказал Славкину: - Где я могу связаться с вами, скажем, завтра?

- Завтра вас здесь не будет, - вмешался Остервельт. - Чтобы через час вашего духу в округе не было, иначе пеняйте на себя.

Славкин сказал кротко: - Я думал, вы собираетесь арестовать его.

Остервельт взбеленился. Он перешел на крик: - Не зарывайтесь, м-р Славкин. Люди, поважнее вас, думали, что смогут потягаться со мной, и потеряли работу.

- Да ладно вам, шериф. Часто бываете в кино? - Славкин развернул жевательную резинку и заработал челюстями. Он сказал мне: - Можете связаться со мной в любое время через газету "Рекорд" в Пуриссиме.

- Это вы так считаете, - сказал Остервельт. - С завтрашнего дня вы там уже не будете работать.

- Позвоните по номеру 6328, - сказал Славкин. - Если меня там не будет, поговорите со Сполдингом. Он - редактор.

- Я могу выйти на инстанции повыше, чем Сполдинг, если понадобится.

- Обратитесь в Верховный Суд, шериф. - Жующее лицо Славкина выражало усталое превосходство, что делало его похожим на интеллектуального верблюда. - Мне бы, конечно, хотелось получить от вас сведения, которыми вы располагаете. Сполдинг отвел место на первой полосе для этой истории.

- Я не прочь передать их вам, но они не выкристаллизовались.

- Вот видите? - сказал Остервельт. - У него ничего нет. Он всего лишь хочет нагадить. Вы ненормальный, если верите ему, а не мне. О Боже, он может даже быть сообщником этого шизика. Он предоставил Холлману свою машину, не забывайте.

- Здесь становится довольно шумно, - сказал я Славкину и двинулся к двери.

Он последовал за мной, проводив меня до машины. - Когда вы говорили об уликах, вы не шутили?

- Нисколько. Думаю, Холлман основательно влип и ему будет трудно выпутаться.

- Пожалуй, вы правы. Этот парень мне симпатичен, вернее, был симпатичен до того, как заболел.

- Так вы знакомы с Карлом?

- Еще со средней школы. Остервельта я тоже знаю достаточно давно. Но сейчас не время о нем говорить. - Он прислонился к окну автомобиля и от него пахнуло жевательной резинкой фирмы "Дентайн". - Вы кого-нибудь еще подозреваете?

- Да, и не одного.

- Ах значит так?

- Значит так. Спасибо за помощь.

- Не за что. - Его черные глаза скользнули по моей голове. - А вы знаете, что у вас порвано ухо? Вам следует обратиться к врачу.

- Так я и сделаю.

Глава XVII

Я приехал в Пуриссиму и остановился в мотеле с названием "Гасьенда", что в районе порта. Не располагая банковским счетом и имея в бумажнике долларов сорок с небольшим, которые надлежало растянуть до пенсии по старости, я выбрал самый дешевый номер из тех, где стоял телефон. В комнате, за которую я уплатил вперед восемь долларов, находились кровать, стул, комод, обклеенный шпоном под дуб, а также телефон. Окно выходило на автомобильную стоянку.

Неожиданно при виде комнаты у меня защемило сердце от ощущения боли и утраты. Боли не по Карлу Холлману, хотя образ беглеца постоянно всплывал в сознании. Вероятно, то была боль по самому себе; а утрата - утрата несбывшихся планов.

Выглядывая из-за пыльных жалюзи, я чувствовал себя, будто преступник, скрывающийся от закона. Ощущение мне не понравилось, и я стряхнул его. Все, что мне требовалось, был чемодан, набитый украденными деньгами, и пепельно-белокурая подружка, хнычущая по норковому манто и бриллиантам. Из всех моих знакомых на роль пепельно-белокурой подружки больше всего подходила Зинни, а Зинни, как оказалось, уже была подружкой другого.

В каком-то смысле я был рад, что Зинни - не моя подружка. Комната оказалась маленькой, и напечатанное объявление под стеклом на крышке комода гласило, что на двоих она сдается за четырнадцать долларов. Номер полагалось освободить к двенадцати часам дня. Закурив пепельно-белокурую сигарету, я высчитал, что для завершения дела в моем распоряжении около двадцати четырех часов. Я не собирался платить за вторые сутки из собственного кармана. Это было бы преступлением.