Алистер Маклин - Полярная станция 'Зебра'

- Скорее всего, да, - Хансен как-то странно взглянул на меня. Похоже, эти парни не в состоянии пройти не то что пять миль, а пару сотен ярдов. Кроме того, шкипер сказал, что ему придется вскоре нырнуть... Значит, что свистнем "Дельфину", пусть подплывает прямо к черному ходу?

- Они смогут найти эту полынью? Без ледовой машины?

- Проще простого. Я беру у Забринского рацию, отмеряю точно двести ярдов на север, даю им пеленг, потом отмеряю двести ярдов на юг и снова даю пеленг. Они засекают нас с точностью до одного ярда. Потом отмеряют пару сотен ярдов отсюда и оказываются точно посреди полыньи.

- Но подо льдом. Мы не знаем, какой толщины там лед. К западу еще недавно была чистая вода. Доктор Джолли, как давно это было? - С месяц назад. Может, пять недель, точнее сказать не могу.

- Ну, и какая толщина? - спросил я у Хансена.

- Пять футов. Ну, шесть... Вряд ли они сумеют пробиться. Но у капитана всегда чесались руки пустить торпеды... - Он повернулся к Забринскому. Ваша рация еще работает?

Я не стал вмешиваться в их разговор. Тем более, что и так плохо соображал, что говорю и делаю. Я чувствовал себя старым, больным, разочарованным и опустошенным. И смертельно усталым к тому же. Теперь я получил ответ на свой вопрос. Я преодолел 12000 миль, чтобы найти этот ответ, но я одолел бы еще миллион - только бы уйти от него подальше. Однако правде надо было смотреть в глаза, изменить ее я был не в состоянии. Мэри, моя невестка, никогда не увидит своего мужа, трое моих чудесных племянников никогда не увидят отца. Мой брат был мертв, и больше никто и никогда не сумеет его увидеть. Кроме меня. Я собирался увидеть его сейчас.

Выйдя из домика, я плотно прикрыл дверь, завернул за угол и низко пригнул голову, преодолевая сопротивление ветра. Через десять секунд я уже стоял перед дверью последнего домика в этом ряду. Зажег фонарь, нашел ручку, повернул ее, толкнул дверь и зашел в помещение.

Раньше здесь размещалась лаборатория, теперь это был склеп, прибежище мертвых. Лабораторное оборудование было кое-как сдвинуто к одной стене, а все очищенное пространство занимали мертвые тела. Я знал, что это мертвецы, но только потому, что об этом мне сообщил Киннерд: эти бесформенные, обгорелые, изуродованные .тела легче всего было принять за кучи мусора, в лучшем случае за неизвестные на земле формы жизни, но никак не за человеческие останки. Страшно воняло паленым мясом и выхлопными газами. Меня удивило, что у кого-то из уцелевших нашлось достаточно мужества и железной выдержки, чтобы перенести сюда, в этот домик, леденящие душу, омерзительные останки товарищей по станции. Крепкие же у них желудки!

Они, все до единого, должно быть, умерли быстро, очень быстро. Пламя не окружало их, не подбиралось к ним - они сразу вспыхнули и мигом сгорели дотла. Штормовой ветер обрушил на них море огня, пропитанные пылающим топливом, они превратились в ослепительно-жаркие факелы и умерли, крича и корчась в дикой, непредставимой умом агонии. Страшнее смерти и не придумаешь...

Одно из лежащих передо мною тел привлекло мое внимание. Я нагнулся и направил луч фонаря на то, что когда-то было правой рукой, а сейчас представляло собой почерневшую клешню с выпирающей наружу костью. Жар был так силен, что оно искривилось, но все же не расплавилось, это странной формы золотое кольцо на безымянном пальце. Я сразу же узнал это кольцо, его при мне покупала моя невестка.

Я не ощущал ни горя, ни боли, ни дурноты. Возможно, тупо подумал я, все это придет потом, когда первоначальный шок отхлынет. Да нет, вряд ли. Это был уже не тот человек, которого я так хорошо помнил, это был не мой брат, которому я был обязан и чьим должником останусь теперь навсегда. Передо мною грудой золы и пепла лежал чужой, совершенно незнакомый мне человек, и отупевший мозг в моем измученном теле отказывался признать в нем того, кто так отчетливо сохранился в моей памяти.

Так я стоял какое-то время, опустив голову, потом что-то необычное в положении тела привлекло мое профессиональное внимание. Я нагнулся пониже, совсем низко и замер в таком положении. Потом медленно, очень медленно выпрямился - и тут услышал, как позади отворилась дверь. Вздрогнув, я обернулся: это был лейтенант Хансен. Он опустил защитную маску, поднял очки и поглядел сперва на меня, а потом на лежащего у моих ног человека. Лицо у него помертвело. Он снова поднял глаза на меня.

- Значит, все было напрасно, док? - Сквозь рев шторма до меня едва долетел его хриплый голос. - О Господи, мне так жаль...