Алистер Маклин - Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет»

Ветер дул прямо с севера. Ночной воздух, колючий и холодный, над замерзшей и безлюдной равниной, протянувшейся во все стороны до самой дымки такого же пустынного горизонта. Мерцали высокие холодные звезды. Все вокруг было окутано гробовым безмолвием.

Но Рейнольдс знал — эта пустота была обманчивой. Такими же обманчивыми казались безлюдность и безмолвие. Только снег был настоящим. Снег и холод, пробиравший до костей, от головы до кончиков пальцев ног. Холодный саван окутывал его целиком, заставляя невольно сильно ежиться, словно в малярийной лихорадке. Возможно, и пробирающий его озноб был обманчивым, но он-то на себе чувствовал всю реальность холода и знал, что означает подобная дрожь. Решительно, почти с отчаянием, он отбросил все мысли о холоде, снеге, сне и сосредоточился на одной мысли: как выжить.

Медленно, очень осторожно, чтобы не делать лишнего движения и не издавать ни малейшего звука, он скользнул замерзшей рукой под куртку, вынул из нагрудного кармана носовой платок, скомкал его и засунул себе в рот... Он мог выдать себя только каким-нибудь случайным движением или звуком, а платок будет поглощать густые пары его дыхания на морозном воздухе и помешает непроизвольному дробному стуку зубов. Он осторожно перевернулся в глубоком заснеженном кювете дороги, куда свалился с невыдержавшей тяжести ветки дерева. Протянул руку в поисках шляпы. Рука от мороза покрылась белыми и синими пятнами, пальцы почти не слушались. Он наткнулся на шляпу, осторожно подвинул ее к себе. Онемевшими, окоченевшими пальцами тщательно, насколько возможно, засыпал поля шляпы толстым слоем снега, глубоко нахлобучил шляпу на выдававшую его черную копну волос и очень медленно поднял голову до края кювета, пока глаза смогли видеть все вокруг.

Несмотря на бьющую непроизвольную дрожь, тело его было напряжено, как тетива лука. Он все ожидал окрика, показывающего, что его обнаружили, или выстрела, или оглушающего удара. Для такой цели вполне годилась его поднятая голова. Но ни крика, ни выстрела не последовало. Однако ощущение опасности обострялось с каждым мгновением. Он осмотрел горизонт, убедился — там никого не видно. Ни с той, ни с другой стороны — насколько позволяла видимость.

Так же медленно, так же тщательно, делая глубокие вдохи, Рейнольдс начал выпрямляться, пока не встал на колени в кювете. Он замерз, но, продолжая сильно дрожать, уже не обращал на это внимания. Еще раз обежал взглядом горизонт. Его внимательные карие глаза не опускали ни малейшей подробности. И опять убедился: в доступном обозрению пространстве равнины никого не видно. Вообще ничего не было, кроме ледяного мерцания звезд в темном вельвете неба, белой однообразной равнины с несколькими маленькими рощицами деревьев да рядом с ним вьющейся ленты шоссе, укатанной шинами тяжелых грузовиков.

Рейнольдс вновь опустился в снежную яму, образованную падением в заметенный снегом кювет. Ему нужно время отдышаться, заставить легкие прийти в норму... Всего какие-то десять минут прошли с того момента, когда он ехал по дороге, тайно от водителя забравшись в кузов. Грузовик остановил блок-пост полиции. Он напал с пистолетом в руке на двух ничего не подозревавших полицейских, осматривавших кузов. Произошла короткая схватка. Пришлось бежать за удачно открывшийся поворот дороги. Он бежал целую милю, пока не наткнулся на рощицу деревьев, под которыми теперь и лежал. Это отняло все силы. Ему понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, почему полиция так легко отказалась от преследования. Ведь они не могли не понимать, что он обязательно будет держаться дороги... Оставить дорогу и пойти в любую сторону по глубокой снежной целине — значит замедлить движение, к тому же следы сразу выдали бы его направление под этим мерцающим звездами ночным небом. Ему нужно было время, главным образом для того, чтобы обдумать и наметить свои дальнейшие действия.

Для Майкла Рейнольдса было характерным не тратить времени на ненужное самоедство, пустые рассуждения о дальнейших возможных вариантах действия.