Райан Канстон - Феникс - Возрождение

— Я думаю, что на сегодня этого хватит. Можешь идти в спальный домик и поиграть со своими друзьями.

— Правда? — Эдвард обрадовался. В его сердце зазвучал громкий вой свободы. Он сразу же слез со стула и пошёл к выходу, как вдруг сзади послышался голос психолога, тихий и спокойный:

— Ты спрашивал, зачем тут висят эти головы, а я тебе не смогла ответить. Хочешь знать правду? — Эдвард промолчал. Его рука так и остановилась на полпути к дверной ручке. — Я подумала, что это хорошо напугает всех входящих сюда детей. Если ребёнок чего-то боится, то лучшим лечением для него будет встретиться со своим страхом лицом к лицу.

Твой страх можно вылечить, только если ты сам этого захочешь. Надеюсь, что ты это понимаешь.

Тишина. Эдвард стоял спиной к психологу. Он думал о сказанных ею словах. Ему казалось странным то, что она так открыто, призналась ему в чём-то, чего он не понял. Через минуту он произнёс:

— Когда мне к вам прийти? — Эдвард не видел психолога, но чувствовал, что она чего-то боится. Её страх передавался ему. От всего этого его мышцы напряглись, а сердце начало выстукивать ритм какой-то быстрой музыкальной композиции.

— Через неделю в среду. До свидания Эдвард.

— До свидания Миссис Темстер.

Дверь открылась. Он вышел за порог.

Эдвард находился в заросшем травой поле. На улице стояла кромешная тьма. Подувший ветер поднял в небо семена одуванчиков и закружил их в неком мистическом танце, исполняемом лично для матушки природы. Эдвард с наслаждением наблюдал за происходящим. Ночное небо полное маленьких сверкающих звёздочек, красивое тёмно-зелёное поле полное цветов, и немного постаревшее, но все, же не утратившее своё былое величие, гигантское дерево именуемое «Стариком».

— Какая великолепная ночь. — с наслаждением произнёс Эдвард.

Он не чувствовал усталости от проделанной работы, напротив в нём кипела страсть и охота продолжать лишь бы во время неё он не потерял из виду всю эту красоту. Гудман взял его в помощники. Всю неделю Эдвард только и делал, что чинил поломанные аккумуляторы, двигатели, бензобаки, часы и телефоны. А один раз даже смог починить неисправный принтер, который сам Гудман не мог отремонтировать как надо.

Он пробыл в этом лагере целый месяц. Три раза был у психолога. Ничего нового она для него не сделала кроме того что заставила пить таблетки для успокоения пошатнувшихся нервов. Куда интереснее было у Гудмана в мастерской. Он там учился, общался, развлекался, в общем, жил сказочной жизнью, о которой большинство могут только мечтать. Правда, сам лагерь не был сказкой, и счастья в нём искать было бесполезно. Длительный рабочий день, ужасное отношение со стороны вожатых и комендантский час, начинающийся после восьми. «Много правил мало толку».— так сказал Лори, и Эдвард с этим высказыванием был полностью согласен. Дети всё равно выскакивали из своих деревянных нор на улицу. Их, конечно, ловили, но за это не слишком строго наказывали, отчего те позже снова выходили, и так продолжалось бесконечно (хотя бывало и так что некоторых сажали на день в изолятор, но это случалось слишком редко). Эдварду нравилось у Гудмана, но это единственное что ему здесь нравилось. По крайней мере, по сравнению с его домом.

Эдвард снова взглянул на небо. Ему нравились звёзды. Их блеск, их красота. Они успокаивали его душу, он даже забывал о том, что находится в тюрьме. Заворожённый их красотой он не мог думать о чём-то ещё кроме как о них и о бескрайних просторах галактики, так или иначе окружавшей его со всех сторон.

— Боже как же это всё красиво. — вымолвил он.

— Это точно. — сказал чей-то голос у него за спиной.

Эдвард резко обернулся. Перед ним стояла молоденькая девочка пятнадцати-шестнадцати лет. У неё были светлые волосы, свисающая с плеч косичка, голубые глаза и красивая бледная кожа, так чудесно гармонирующая с ночным небом и звездами, сверкающими на нём.

Сердце билось как сумасшедшее и, не сбавляя темпа, заставляла его потеть и краснеть, словно бы он увидел что-то прекрасное и ужасное одновременно. Он узнал её. Она та девочка из столовой, что так надолго закралась в его душу. Он думал о ней каждый день, каждый час. И вот теперь та девочка, что почти, что полностью потерялась в сознании Эдварда, вдруг появилась перед ним во всей своей красе.

Почувствовав неловкость от продолжительного затишья, Эдвард вымолвил:

— Кто ты такая? — прозвучавшие слова были несколько грубоватыми и Эдвард, осознав, что сказал всё неправильно, покраснел от стыда.