Леонид Марягин - Экран наизнанку

- Я сказала, что ты в Ленинграде, - пояснила жена. - Он просил тебя появиться сразу, как приедешь.

В шестой павильон студии, застроенный декорациями "Братьев Карамазовых", я шел с нескрываемой тревогой и волнением; что "приготовил" мне этот неуемный Пырьев? И, наверное, от своего состояния долго не мог найти выход из обширного двора, сплошь уставленного горшками с цветами, изображавшими траву. Неловко переступая через очередной горшок, сбил другой, получил нагоняй от реквизиторши, распахнул какую-то калитку и увидел Пырьева.

Он сидел в келье старца Зосимы за конторкой мастера павильона, похожей на школьную парту, и ел макароны, тщательно цепляя вилкой нехитрую пищу. Рядом стоял заместитель директора Коля Гаро и с улыбочкой выслушивал пырьевские указания о подготовке очередного кадра. Гаро ушел. Пырьев, продолжая есть макароны, не замечал, казалось, меня. А я не решался прервать его трапезу. Наконец, не поднимая головы, Пырьев спросил:

- Вы что здесь делаете?

- Меня просили появиться.

Пырьев первый раз удостоил меня взглядом.

- А, это ты?! Я смотрел твою короткометражку. Никакого там сценария нет, а картину ты сделал. - Он имел в виду новеллу "Ожидания", сыгравшую в моей киношной судьбе немалую роль. Короткометражка прошла по американскому телевидению и явилась одним из аргументов моей работы с Голливудом по фильму "Бухарин".

Сразу, без перехода, Иван Александрович предложил:

- Хочешь у меня работать?

- Да, - выдохнул я.

- Завтра в девять придешь в мой кабинет и скажешь, что ты хочешь ставить. - Он встал из-за конторки и ушел, растворившись в светящемся квадрате двери павильона.

Такой поворот дела был похож на чудо, но в чудеса нужно верить, я поверил доброму волшебнику Пырьеву и задолго до девяти был назавтра у дверей его кабинета. Пырьев вошел, стуча палкой, сбросил плащ на чипендейлевский диван, сел за стол и сказал:

- Ну?

Повесть сельского учителя Некрасова "Старики Кирсановы", напечатанную в "Новом мире", которую я предложил к постановке, Иван Александрович читал, она ему нравилась. Спросил только:

- Кто сценарий будет писать?

- Я.

- Нет, - Пырьев был категоричен, - нам человек нужен, с которого и ты и я можем спросить... А все, что ты захочешь, он все равно напишет. И твою долю денег тебе отдаст...

- За что?

Пырьев подозрительно прищурился, изучая меня: действительно не понимаю или прикидываюсь? И не уловив, очевидно, фальши в моем голосе, врезал:

- За то, что ты режиссер!

- Раз так - тогда Борис Можаев. Он прекрасно знает село.

- Я не против. Пусть пишет, - согласился Пырьев. - Он, правда, на нас обиделся - мы один его сценарий не взяли. Но если согласится - пусть пишет.

Можаев согласился, мы с упоением кинулись в работу. Когда сценарий был готов, Пырьев, прочитав его, сказал:

- Сценарий хороший. Мы его примем - студия не пропустит. Ну, студию мы пробьем, главк не пропустит. Ну, главк мы пробьем - комитет не пропустит. Ну, комитет мы пробьем, снимешь ты картину - никто ее не пропустит, и никого мы не пробьем. Не нужно снимать этот сценарий!

Полугодовая работа рушилась, я стал уговаривать Пырьева, рассказывать, что на фоне похорон сына стариков Кирсановых, которыми кончался сценарий, я дам картину уборки - пойдут комбайны, косилки...

Пырьев выслушал все это, недобро блеснул зоркими, пронзительными глазами и гаерски поклонился мне:

- Спасибо. Это мы все умеем. Только это уже не кушается.

Добрый волшебник превратился в злого джинна: Иван Александрович на время потерял ко мне интерес.

Но Пырьев был Пырьевым: человеком резким, контрастным в своих проявлениях, и через полгода он снова предложил постановку. На этот раз все обстояло сложнее - в сценарии "Хозяин тайги" того же Бориса Можаева, написанном емко, по-писательски сочно, он предлагал переакцентировать действие на персонаж второго плана - повариху лесорубов, имея в виду, и не бескорыстно, определенную актрису - свою жену.

Перечислил девять пунктов, по которым должна вестись работа. На этот раз мне пришлось отказаться от постановки.

Иван Александрович был разгневан и прямо на обложке сценария написал послание, в котором отменял в непечатной форме все свои комплименты в адрес моей короткометражки.

Такую реакцию нетрудно было понять - в объединении Пырьева существовала очередь на постановки, отказ режиссера был явлением нечастым. Сам художественный руководитель, пытаясь сломать сложнейший стереотип, любил повторять: