Андрей Константинов - Дело о заикающемся троцкисте

Вот так! Сам Григорий Васильевич Романов подарил секретарю обкома Виктору Федоровичу Островскому ружьишко… В апреле 2001 года Федор Викторович Островский расстрелял из этого подарка офицера ФСБ.

— Федор, — снова спросил я, — знал адрес Олега Гребешкова?

— Конечно, — сказала Полина, — Олег адрес не менял… Сто лет в этой квартире. Мы у него пару раз Новый год встречали. Еще студентами. — Она замолчала, потом прошептала:

— Неужели… Федька?

И зажала рот рукой. И ужас отразился в глазах. Я ничего не ответил. Во-первых, я не знал ответа. С вероятностью девяносто девять процентов Гребешкова убил Федор. Троцкист. Но не исключено, что не сам, а кого-то навел… Маловероятно, но один процент оставим… Во-вторых, я был почти уверен, что доказать вину Островского будет невозможно. Следов в квартире Олега он не оставил, свидетелей нет. Ни одна экспертиза в мире не сможет «привязать» дробь к конкретному стволу…

А все остальные факты — косвенные, любой, даже начинающий, адвокат развалит обвинение в пять минут. Троцкист — неуязвим для Фемиды.

Я стоял на детской площадке в окружении трех женщин разного возраста и молчал. Тамара Леонидовна, Полина и Янка смотрели на меня… Янка сосала палец, слегка покачивались качели на ржавеньких опорах.

— Не соси палец, — сказала Тамара Леонидовна и шлепнула Янку по руке.

— Ба-а, укоризненно протянула Янка.

И в этот момент заверещал мой сотовый. Мне ни с кем не хотелось говорить, я думал о подлом и неуязвимом Троцкисте… Мне ни с кем не хотелось говорить, но механически я вытащил трубу. И услышал голос Троцкиста!

Если бы он позвонил хотя бы на десять минут позже! Или хотя бы на пять… Все могло бы быть по-другому.

— З-здравствуйте, Андрей, — сказал Троцкист.

Меня обдало жаром. Меня просто окатило горячим потоком… И я ответил:

— Здравствуйте, Федор.

В трубке повисла тишина, и мне показалось, что я ощущаю, как скручиваются от напряжения соединяющие нас радиоволны.

— Ну, — сказал я, — что же ты замолчал, Федя? Ты же хочешь потолковать о трофеях с квартиры Олега Гребешкова?

Охнула, зажимая рот рукой, Полина.

Замерли качели.

— Ну, Федя, что молчишь?

— Ка-ка-какой Ф-ф-ф… — донеслось из трубки и я передразнил его:

— М-молочник, кефиру…

Я уже взял себя в руки и понял, что совершил под влиянием эмоций глупость.

Неслыханную и непростительную глупость. Пока Островский не знал, что его инкогнито раскрыто, он чувствовал себя в относительной безопасности… А вот что он предпримет теперь?

— Слушай меня внимательно, Островский, — сказал я. — Ты наделал ошибок. Теперь у меня на руках железные факты. У тебя один выход — написать явку с повинной. Понял?

Несколько секунд он молчал, а потом зло произнес:

— О-отсоси, пидор гэбэшный. Хуй тебе за щеку…

Странно, но он почти не заикался…

В трубке пошли гудки отбоя. Я зло захлопнул «эриксон». Островский действительно жил недалеко — на Светлановской площади. Езды всего-то на пять минут, но сначала мы задержались потому, что Полине нужно было переодеться, а потом меня тормознул гаишник. Я совал в его лицо (извините — в мурло) удостоверение, говорил, что речь идет о жизни и смерти, но страж дорог был непреклонен.

Короче, мы потеряли минут десять.

Я долго звонил в дверь квартиры Островского. Полина сбивчиво объясняла мне, что эта квартира досталась Федору после раздела с сестрой квартиры отцовой, «номенклатурной»… Я звонил и понимал, что впустую, что Федька уже слинял. Я несколько раз набрал номер его домашнего телефона, но трубку никто не снял. Спустя пару минут из соседней квартиры выглянула голова в бигудях, и толстая тетка сказала:

— Чего трезвоните? Ушел он. Уехал.

— Когда? — спросил я.

— Недавно… с четверть часа.

— А… куда?

— А он мне докладывает? — огрызнулась тетка. Потом увидела лицо Полины и добавила другим тоном:

— На дачу, наверное… с рюкзаком был, спешил сильно.

— Вы знаете, где эта дача? — спросил я Полину. Она кивнула. И мы поехали.

В душе я материл себя: какого черта?? Какого черта я еду на эту дачу? Ведь Островский может рвануть куда угодно: к собутыльникам, к троюродной тетке в Кривоколенск, к черту на рога, в пустыню Гоби… Я материл себя, но поехал в Рощино.

Я отлично понимал, что все делаю не правильно. Все делаю не так, как учу своих студентов. Что озлобленный Федька Троцкист опасен и, возможно, вооружен…

По уму надо было бы просто позвонить в ФСБ: вот убийца вашего сотрудника. Берите. Колите. Но я поехал в Рощино.