Андрей Константинов - Дело о «красном орле»

— Подождите, — ответил женский голос из телефона.

Слова «на разделку достался» меня покоробили, а девушку на том конце провода нет. Она сказала: «Подождите». И мы ждали. Видимо, она смотрела по каким-то своим учетам, кому достался «на разделку трупик»… Зудинцев подмигнул нам.

— Алло, — сказала барышня из экспертизы, — ваш труп достался Митрофанову.

— А позвать его можно? И как его, кстати, по имени-отчеству?

— Если не на вскрытии — позову. А по имени-отчеству Иван Палыч.

— Там, — сказал, прикрывая трубку рукой, Зудинцев, — спецы очень толковые и дотошные… На лапшу тело пошинкуют, но до сути доберутся.

— На лапшу пошинкуют — это здорово, — согласился я, и Зудинцев понимающе ухмыльнулся. Родион тоже жизнерадостно оскалился. Через минуту в трубке раздался мужской голос:

— Але, слушаю.

— Иван Палыч?

— Да, слушаю… С кем имею честь?

— Здравствуйте, старший лейтенант Сидоров с Красноармейского РУВД… Мне сказали, что это вы нашу девочку с множественными ножевыми вскрывали?

— Я вскрывал… Что вы звоните без передыху? Пятнадцать минут назад ваш Кузьмин звонил! Что у вас за пожар?

— Именно что пожар, Иван Палыч. Проверяющий из главка приехал, всех прессует — мочи нет. Расскажите в двух словах о характере ранений.

— Я уже все «в двух словах» Кузьмину рассказал, — недовольно ответил патологоанатом.

— Да Кузьмича срочно в прокуратуру выдернули, — ответил, подмигивая нам, Зудинцев. — Выручайте, Иван Палыч… в двух словах. Меня же проверяющий сожрет вместе с говном.

— Ну ладно, — сказал эксперт. Видимо, у них тоже были какие-то свои медицинские проверяющие, и он понял Зудинцева… то есть Сидорова. — Ну ладно, в двух словах так: тридцать четыре колотых и резаных раны…

Довольно тупым, толстым и длинным ножом.

Всю девку искромсал, сволочь! Но это, как говорится, дело обычное… Самое интересное, что он просто выпотрошил ее и вырвал сердце… Ну да вы в курсе, должно быть?

— Нет, к сожалению. Я только сегодня из отпуска вышел.

— Бардак у вас, — проворчал эксперт.

— Бардак, — согласился Зудинцев.

— Вот и я говорю: бардак… никто ни хера не знает.

— Это точно, — согласился Зудинцев. — Значит, говорите, сердце вырвал?

— Мало того, что вырвал — забил его в рот.

«Вот так, — подумал я, — вот так». Зудинцев еще что-то уточнял, но я уже не слушал. Не хотел слушать и не мог слушать.

Потом, позже, я сообразил, что даже сообщение о вчерашнем чудовищном теракте в Нью-Йорке, в результате которого погибли тысячи людей, не подействовало на меня так, как несколько раздраженных фраз незнакомого мне эксперта Митрофанова.

Я встал и вышел из кабинета.

Я встал и вышел. В коридоре столкнулся с Завгородней. Светлана с достоинством несла свой выдающийся бюст, и у меня мелькнула мысль: а может, попросить ее… как бы сказать, поближе поконтачить с оперком Гошей? Тогда Завгородняя, как Матросов, грудью, и все хоккей — мы владеем материалами дела… Но я эту мысль сразу же отогнал.

Сам же всегда наставлял Светку, что журналистика и проституция — не одно и то же.

Завгородняя унесла свой бюст, растаяла в покрытой сигаретным туманом дали коридора. Я пошаркал к себе. В приемной бросил Оксане:

— Ко мне никого не пускать. За исключением наступления крутого форс-мажора.

Оксана у меня умничка, ничего ей объяснять не надо, все сама с полуслова понимает. Она кивнула и сказала: «Хорошо».

В кабинете я сел на подоконник и стал смотреть на пожелтевшие березы во дворе Суворовского училища. Я закурил и какое-то время сидел совершенно бездумно. Жиденький листопад шелестел над строем суворовцев в черных шинелях.

Сигарета обожгла пальцы, я матюгнулся и подумал: "Да что же происходит? Вот лежит за моим окном город. Мой любимый город в предчувствии осеннего наваждения… И где-то в нем притаился зверь, который может искромсать тупым ножом молодую женщину, а потом взломать ей ребра и вырвать сердце.

Как и от вчерашней атаки на Манхэттен, от этой истории за версту разит Голливудом…

Но это не триллер, а реальность. Это не там, на острове посреди Потомака, а здесь, на берегу Невы, у меня дома. Завтра это может повториться".

Я слез с подоконника, сел за стол. На столешнице лежал грязноватый ксерокс с «Оперативной сводки». «Не раскрыто» было написано на листе. Не раскрыто… Прошла уже неделя с момента убийства, а дело не раскрыто…

Итак, что же произошло на тринадцатом этаже дома на проспекте Рационализаторов? Кто эта несчастная женщина? Я ничего не знаю о ней, кроме того, что ей «на вид около двадцати лет». Возможно, что она проститутка? Вполне, вполне возможно. Масса молоденьких дурочек из неблагополучных семей не видят иного пути, кроме торговли собой.