Вероника Руа - Знак убийцы

— И Он потребовал от вас убивать в воскресенье? Я думала, что воскресенье — священный день. День прошения. Надо прощать, Жан. Бог дает жизнь, а не смерть.

Кирхер не знал, что ответить. Он снова стал тем соискателем, Жаном Оствальдом, тем немного растерянным молодым человеком, подавленным слишком суровым воспитанием и наверняка никогда не познавшим любви. Леопольдина почувствовала, что его решимость поколеблена, что его наконец начинает одолевать сомнение. Теперь она почти умоляла его:

— Вы же видите, что все кончено! Сдавайтесь! Спасите хотя бы свою жизнь!

Кирхер опустил оружие.

— Свою жизнь? А что такое моя жизнь? Ничто. Дуновение в руках Бога…

Раздался резкий звук выстрела. Подкожный шприц вонзился Кирхеру в плечо. Алекс, который незаметно проник в Большую галерею и устроился на спине чучела верблюда, чтобы удобнее было стрелять, как всегда, оказался меток.

Кирхер, морщась от боли, поднес ладонь к плечу. Он знал, что не больше чем через тридцать секунд наркотик подействует. Он собрался с последними силами и поднял руку с револьвером.

— Я вас любил, Леопольдина, — прошептал он. И вдруг, словно это было его завещание, громко закричал: — Я не животное!

Потом решительно вложил дуло револьвера в рот и нажал на курок.

Развалясь в кресле и положив обе ноги на свой рюкзак, несколько странный путешественник в помятой одежде читал последний выпуск «Монд», не обращая ни малейшего внимания на суету в зоне посадки. Группа итальянцев собралась у терминала, с насмешкой показывая пальцами на лохматого бродягу, погруженного в чтение газеты.

Питер Осмонд поспешил обрести наконец покой в своем кабинете в Гарварде. В эту ночь он поспал совсем немного и, чтобы избежать церемонии прощания, втихую покинул свою гостиницу. Он долго гулял по улицам Парижа, умиротворенный, снова и снова восторгаясь роскошью архитектуры и особенной красотой игры света. Но на сердце у него было тяжело: он знал, что никогда больше не вернется сюда. Слишком тяжелые, душераздирающие воспоминания отныне связаны с этим городом, который он некогда так любил.

Заметка на восьмой странице коротко информировала о вчерашнем приеме в Ботаническом саду и мрачно сообщала, что главный подозреваемый в убийствах, которые омрачили Национальный музей естественной истории, был изобличен, но покончил с собой до ареста. Власти хранили абсолютное молчание. Судя по всему, полиция получила указание предельно ограничить разглашение нежелательной информации. Что касается дирекции «Мюзеума», то она ограничилась коммюнике, в котором сообщала, что следила за расследованиями правоохранительных органов с крайним вниманием. Короче, протечет много воды под мостами, прежде чем публика узнает последнее слово в этой истории. В этом Кирхер и правда все проиграл: символическая значимость его заговора останется пустым звуком. Американец мог только поздравить себя с этим. Со смиренным вздохом он сложил газету. Сколько смертей, сколько насилия, сколько ненависти из-за ничего…

Рядом прошла женщина с ребенком на руках. Малыш уставился на нашего палеонтолога, словно на какое-то необыкновенное создание, какого он никогда еще не видел. Питер сначала не реагировал на него, потом заулыбался. Он был счастлив, просто счастлив видеть этого несмышленыша, этого маленького человека, для которого жизнь только начинается, которому предстоит сделать столько замечательных открытий. Женщина удалилась, но Осмонд успел заметить, что малыш улыбнулся ему в ответ.

— О, какой сюрприз!

Осмонд обернулся: Марчелло Маньяни, в сутане, с чемоданом в руке направлялся к нему. Американец пообещал ему позвонить, чтобы попрощаться, потом передумал, не зная, что говорить. Может быть, он просто побоялся пылких заверений в верности или дружеских излияний. В таких случаях он всегда чувствовал себя неловко. Отец Маньяни, похоже, тоже был смущен. Он остановился передним, неловко переминаясь с ноги на ногу и подыскивая подходящие слова.

Осмонд посмотрел в широкое окно. На летном поле в реве моторов взлетал самолет.

— Ну вот, — сказал он, — вы возвращаетесь в Рим…

— Да, — ответил священник, показывая свой билет, — и я уже опаздываю. Я звонил вам в гостиницу, там сказали, что вы уже выбыли, и мне не оставалось ничего другого, как отправиться в аэропорт. И вот — мне повезло, я вас нашел.

— Нами руководит случай, — лукаво сказал Осмонд.

— Случай… или необходимость, Питер. Вы знаете, я не откажусь так легко от мысли убедить вас!