Владимир Шитов - Собор без крестов

В последний день перед побегом из тюрьмы двоих мафиозных авторитетов, с которыми Лапа близко так и не познакомился, хотя они неоднократно обменивались между собой дружескими, понимающими взглядами, к нему на мгновение подошел Связник и незаметно передал маленькие наручные часы, сказав, чтобы он действовал точно по времени.

— Само собой разумеется, — заверил его Лапа. — Ты им скажи, если вдруг завалятся, чтобы меня не тянули за собой.

— Они не новички в этом деле и сами понимают, как себя вести, — заверил его Связник.

— Ты не философствуй, а делай то, что я тебе говорю, — сердито прошипел на него Лапа, — если не хочешь срыва операции по своей вине.

— Что мне, трудно напомнить им об осторожности? — шарахнулся от него испуганный Связник.

В половине второго Лапа покинул свою камеру, надев на ноги только носки, чтобы своей обувью не грохотать по металлическим переходам и лестницам.

Отмычкой, сделанной из спицы, он открыл триста первую и триста двенадцатую камеры, закрыв их опять на замок за покинувшими их заключенными. Обменявшись рукопожатиями с беглецами, он провел их до чердачного люка. Открыв замок на нем, он, пропустив беглецов наверх, вновь закрыл люк на замок, не забыв сломать в нем конец своей отмычки. После этого тихо возвратился к себе в камеру, закрывшись опять на замок.

Лежа на кровати, он слышал за окном камеры рокот вертолета, выстрелы во дворе тюрьмы, но, не двигаясь, терпеливо ожидал утра, чтобы от других лиц узнать результат побега: удался или нет. В любом случае он чувствовал облегчение от выполненной работы и радость, что не попался охранникам при ее выполнении.

В этот день прогулка зеков внутри тюрьмы была запрещена руководством. Поэтому лишь на другой день Лапа смог встретиться со Связником, возвратить ему часы и узнать, что побег удался на «отлично» и теперь его «авторитеты» вне опасности и могут не беспокоиться за свою жизнь.

Как Лапа и предполагал, начальник тюрьмы вычислил его и посчитал сообщником сбежавших арестантов.

Однако принятые меры предосторожности Лапы выбили у начальника тюрьмы его последний козырь из рук.

Козырь начальника тюрьмы основывался на том, что камеры за номерами триста один, триста двенадцать и триста семнадцать открывались и закрывались одной и той же отмычкой. Когда же по настоянию Альфреда Скота были проверены замки на других камерах, то оказалось, что еще восемнадцать камер открывались и закрывались тем же орудием преступления.

При таком ошеломляющем результате начальнику тюрьмы пришлось отказаться от своей первоначальной, практически недоказуемой версии.

Вот так закончилось для Лапы еще одно очередное «выступление». К счастью, для него оно закончилось не только удачно, но и с огромной материальной выгодой. Как видим, и в тюрьме некоторые зеки умеют неплохо зарабатывать себе на жизнь.

Проживая одна на вилле под охраной четырех полицейских, миссис Лоренция Зульфит уже сожалела, что дала в полиции правдивые показания в отношении грабителя банка. Проще было поступить так, как поступило большинство служащих и посетителей банка: они заявили полицейским, что так были напуганы, что ничего не видели и ничего не запомнили. Теперь ей из-за своей глупости приходится мучиться в этой берлоге до суда, быть в неведении о происходящем у нее дома, не видеть детей, мужа, а может быть, бандиты и с ними хотят или поступили так, как желают поступить с ней.

Первые дни нахождения на вилле она отходила от страха той опасности, которую сумела избежать, но чем больше увеличивалось количество дней заточения, тем меньше она думала о себе и больше беспокоилась за оставленных ею домочадцах. Ей уже надоело проводить свое свободное время на кухне в беседе с пятидесятилетней, с бесформенной фигурой женщиной, готовившей для нее и охраны еду. С ней она переговорила обо всем, после чего потеряла к ней интерес, так как миссис Сарда Бейслах, так звали повариху, была недалекой женщиной и, кроме приготовления кушаний, ничего не знала и ничем не интересовалась. Когда Зульфит рассказала Бейслах, как она попала в настоящее заточение, то Бейслах была так напугана ее новостью, что Зульфит пришлось ее успокаивать, тогда как именно она сейчас, как никто другой, нуждалась в моральной поддержке.

Безусловно, в неведении миссис Зульфит по-прежнему уже не могла находиться. Она нуждалась, и ей нужна была поддержка извне, но она помнила запрет Золтана Кройнера не пользоваться телефоном, и его соблюдала.