Филипп Джиан - Вот это поцелуй!

– Ну, давай посмотрим фотографии, – сказала я.

Она уселась рядом со мной. Очень близко, но все было пристойно.

– Если я разревусь, – вздохнула она, – не обращай внимания.

– О'кей.

У нее на коленях была большая картонная коробка. Ее сиськи так и торчали над кучкой сваленных в беспорядке глянцевых фотографий. Вот Рита и Дженнифер Бреннен весной, вот они летом, вот – осенью, в городе, за городом, на террасе, вот – ночью, а вот – днем, вот – на лужайке кампуса, вот – в кабинке фотоавтомата, вот – на пляже, а вот – около новогодней елки.

– Я не люблю говорить о любви, но это была любовь, можешь мне поверить.

– А вот это кто? Альбинос?

– Кто? Вот этот?

Его я сцапала на следующий день, ближе к вечеру.

Утром нас с Натаном погрузили в машину для зачистки сквота, где расположились наркодельцы; прямо силой запихнули: так называемый желудочный грипп выкосил ряды полиции, и Фрэнсис Фенвик, наш шеф, тщательно разработавший операцию, у нас согласия не спрашивал. Мы просто взбесились из-за того, что пришлось взять на себя работу целой оравы бездельников; мы, разумеется, не смолчали, но наш шеф Фрэнсис Фенвик – это человек из стали, монолит с посеребренными висками, и он ведет личный крестовый поход против тех, кто снабжает наркотиками его дочь, просто свихнулся на этом. Настоящий тиран, псих этакий!

Пришлось высаживать бронированную дверь, носиться по лестницам, усмирять истеричных придурков, гасить подожженные матрасы, бегать по крышам, залезать в окна, искать «товар», запрятанный в самых неподходящих местах, и запихивать парней в полицейские фургоны. Мы вымотались до потери пульса. Один из этих кретинов отшвырнул меня с такой силой, что я упала и сильно ушибла плечо. К тому же завтрак так и остался у меня в желудке, и теперь там урчало.

– Это у тебя в животе такая музыка? – спросил Натан, но настроение у меня было отвратительное, так что я только посмотрела на него и ничего не ответила. Мы стояли в пробке.

Я подозревала, что он куда-то таскается каждую ночь. В последнее время он выглядел усталым, но мне было не до того. К тому же у меня возникло всего лишь смутное ощущение, я еще не испытывала настоящей тревоги.

Нам предстояло прочитать тонны протоколов допросов, провести долгие часы с глазу на глаз с худшими из этих ублюдков, которые будут плевать нам в лицо (а то и чего похуже), или орать прямо в ухо всякие гадости, или требовать адвоката. Я поставила машину во второй ряд перед комиссариатом и сделала Натану знак, что он может вылезти.

Он вышел из машины и наклонился к окошку, вопросительно подняв брови домиком.

– Я не хочу действовать тебе на нервы, – сказала я, – особенно своей утробной музыкой.

– Кончай нести чушь. Мы проторчим здесь до ночи. Перестань, Мэри-Джо.

Я смылась. Плечо у меня горело, словно к нему приложили раскаленную железку. Я заехала домой переодеться и с трудом сняла рубашку, еле смогла руку поднять. В почтовом ящике я обнаружила счет за электричество на тысячу триста двадцать пять чертовых евро и предложение заключить контракт на льготных условиях, чтобы антенна могла принимать дополнительно 256 каналов плюс пару тапочек и каскетку в подарок. Утром я не вымыла посуду. Теперь рисинки приклеились к тарелкам, увязнув в соусе карри, который высох на солнце и превратился в картон. Фрэнк не вынес мусорное ведро. Меня ждала куча грязного белья. Внизу Рамон слушал музыку дегенератов. Я едва успела сделать себе сэндвич, надо было бежать.

Я доела его в кампусе, в тени, под деревом, с которого облетали цветы. Наконец-то можно хоть немного посидеть спокойно. Австралийцы предоставили в мое распоряжение переносной столик и складное кресло, а за спиной воткнули палку с табличкой. Это был мой генеральный штаб, место встречи геев и лесбиянок. Но, к счастью, у меня был перерыв.

Я пришла, чтобы сцапать моего альбиноса, но у меня не было сил слоняться по коридорам с риском, что меня саму зажмет в углу какая-нибудь лесбиянка, у которой тяжело на душе. Я проглотила амфетамин, запила его полутора литрами минералки и теперь тихо сидела, млея от запахов: пахла обожженная солнцем листва, нагретая трава, пахла бумага, нa которой были отпечатаны листовки, пахли камни и кирпичи, из которых были построены здания, несколько часов раскалявшиеся под безоблачным небом. Я закрыла глаза.

– У меня кое-что есть, – сказала Рита, – как раз то, что тебе нужно. Я пользуюсь этим средством уже лет десять и очень редко обхожусь без него.