Филипп Джиан - Вот это поцелуй!

– Я говорил с самого начала, что Фукуяма [17] Фрэнсис Фукуяма (р. 1952) – американский политический экономист и философ. попал пальцем в небо. История не закончилась, она пердит во все стороны. Мы являемся свидетелями ожесточенной борьбы между демократией и властью капитала. Ведь это так просто.

– Послушай, Фрэнк, я тут видел новое снаряжение для спецназа. Не говоря об остальном. Я очень беспокоюсь за Крис. Он прикрепит ей к рукам картонки, нахлобучит на голову колпак, и это все, что ему нужно. Я просто с ума схожу. Я молю Бога, чтобы она сломала себе ногу до дня «Д», честно!

– Остановись! Прекрати! – сказала я. – Ты сейчас у нас слезу вышибешь!

– Не знаю, вышибу ли я у тебя слезу, но, во всяком случае, Крис никогда не делала тебе ничего такого, за что ты могла бы желать ей зла. Разве я не прав, Фрэнк?

– Хотим ли мы жить в мире развлечений и потребления? В то время, как большая часть человечества не знает ничего, кроме нищеты, голода, болезней и войн… Вот в чем вопрос.

– Возможно. И все равно Крис и уличная борьба – вещи несовместимые. Ты знаешь, что она уже приковывается к решеткам? Фрэнк, ты представляешь? По-твоему, мне не о чем беспокоиться?

– Послушай, сколько можно призывать Фрэнка в свидетели! И не говори, что Крис мне ничего не сделала. Ты понятия об этом не имеешь. Ты не знаешь, что происходит между двумя женщинами, да и не надо тебе знать. Но как бы там ни было, я вовсе не желаю ей зла. И хватит с меня этой чуши! Пожалуйста! Я просто пытаюсь тебе напомнить, что вы с Крис больше не живете вместе и что она выбрала другого мужчину, который будет о ней заботиться. Или я ошибаюсь? Я не уверена, что ты это себе уяснил.

– Вполне. Но я не понимаю, что это меняет.

– Не понимаешь, что это меняет?! Ты слышал, Фрэнк? Натан не видит разницы! Ты можешь ему объяснить?

Забавная параллель: когда-то я тратил уйму времени, объясняя Крис, что Мэри-Джо – классная баба, а теперь трачу время, твердя Мэри-Джо, что Крис – тоже классная. Однако ни та, ни другая, казалось, не хотели меня слушать… Не хотели слышать, что я считаю их обеих классными.

С Паулой – другая история. В тот же вечер, переступив порог своего жилища, я чуть в обморок не упал.

– Это еще что такое, Паула? – процедил я сквозь зубы. – Скажи, Паула, что это за чертовы стулья? А?

– Они тебе не нравятся?

Я лишился дара речи. Желудок у меня скрутило узлом.

Я только что расстался с Винсентом Болта, с которым мы опрокинули несколько стаканчиков в довольно шумном баре около набережной. Я жаждал покоя. Мы с ним вспомнили прошлое, кое-что я старательно записывал в блокнот, а на город опускалась ночь, пространство заполнялось местной разношерстной фауной, и трудно было понять, мы в обычном баре или на сходке всех окрестных зомби. Я пощупал ткань, из которой был сшит костюм Винсента, и сказал ему, что кое-кто в этом мире не теряется и даже живет на широкую ногу.

Винсент был с этим согласен. Его устраивала работа телохранителя, которую ему подыскала Анни Ублански. Он был хорошо одет, атлетически сложен, безупречно выбрит, носил лакированные туфли, а стрижка военного образца (три миллиметра торчащих ежиком черных как смоль, даже с синеватым оттенком волос) придавала ему что-то устрашающее. Мы с ним славно посмеялись, когда я напомнил ему, какой шпаной он был когда-то. В ту пору у него были длинные, грязные волосы, драные джинсы, тусклый цвет лица, и вообще он выглядел полубольным, шантрапа хренова. Мы посмеялись от души, потому что, представьте себе, Винсент Болти был первым, кого я задержал. Да, это было мое первое задержание, самое важное в жизни легавого. Настоящее счастье! Тем более что этот мерзавец заставил меня попотеть. Он отлично помнил о нашем с ним сумасшедшем беге и акробатических прыжках по крышам, над темными улицами, как я кричал, задыхаясь, когда он, укрывшись за дымящейся трубой (дело было ранней зимой), начал в меня палить.

Мы с ним чокнулись и выпили. Я ему тогда всадил пулю в икру. Он показал шрам. Мне он тогда сломал мизинец. В ту пору Крис всегда ждала меня в гостиной, если я возвращался поздно; она помогала мне раздеться, целовала в плечо и в лоб, обнимала. В тот день, как только я вошел, она осмотрела меня с ног до головы, и лицо ее озарилось счастливой улыбкой. «Мой милый муженек, – закричала она, вешаясь мне на шею, – мой милый муженек, ты только что кого-то поймал, я сразу поняла!» Я был горд, как петух. Фрэнсис Фенвик, мой шеф, сказал мне, что я далеко пойду.