Николай Почивалин - Выстрел на окраине

Конечно, горькими шутками о комизме свиданий в его годы Бухалов обманывал себя. Причины, по которым он не разрешал себе никаких знакомств, были проще и значительнее. Прежде всего — Генка. Как отнесся бы сын к появлению новой матери, не ранит ли это его маленькое великодушное сердчишко, и так уже однажды подвергшееся недетскому испытанию? Ответов на такие вопросы не было, эксперименты тут недопустимы. И второе, не менее сложное, тонкое и болезненное: а вдруг ошибешься, а вдруг и нет на свете второй такой, какой была его Ася?..

Генка, загорелый, как цыганенок, в одних трусишках, встретил отца упреком:

— Опаздываешь, пап. Ждал, ждал, даже есть перехотелось!

В последнее время Бухалов заметил у сына новую черточку: Генка не мчался, как раньше, встречать его в дверях или на лестнице, если видел из окна, а оставался сидеть на месте — полный нетерпения и радости, но сдержанный. Рос, должно быть, сын.

— Раздевайся, пап, скорей! — Генка, еще секунду назад сидевший с книгой, как пружинка, вскочил, сдернул со стола газету. — Вот у нас что!

На столе стояла тарелка с неочищенной селедкой и блюдо, доверху наполненное нарезанными помидорами.

— Да куда столько? — удивился Бухалов.

— Съедим! — успокоил сын, вывертывая стриженую голову из-под руки отца. — Я съем. Больше ничего сегодня нет.

Последний год все кулинарные обязанности Генка решительно взял на себя, и поэтому чаще всего отец с сыном ели кефир, колбасу с помидорами или яичницу. Глазунья привлекала Генку не столько даже вкусом, сколько быстротой приготовления. Ужин заканчивался чаем с батонами. Скромное, часто повторяющееся меню вполне устраивало обоих. Раза два, правда, Генка пытался варить каши, но с этим получалось хуже: то сбегало молоко, противно чадившее на плитке, то пригорала крупа. Обедали оба в столовой управления. Иногда по выходным Бухалов отправлялся с Генкой на пироги к сестре, но быстро там уставал: у Паши было шестеро детей, и с утра до вечера в доме у нее стоял веселый галдеж шестерых мал-мала меньше племянников, к возне которых незамедлительно подключался и Генка. Он чувствовал себя здесь своим человеком: когда отец уезжал в командировку, Генка на несколько дней перебирался к тетке.

Наблюдая, как отец раздевается, Генка блестел синими, как у покойной матери, глазами, убежденно говорил:

— Тебе, пап, в форме красивее. Правда?

— Правда, — усмехнулся Бухалов. О собственной внешности он был очень невысокого мнения, и слово «красивее», примененное к нему, вызвало усмешку. Раздеваясь, Бухалов посмотрел на себя в зеркало; будничное лицо, без особых, как говорят криминалисты, примет, разве вот залысины все больше становятся. Глаза серые, небольшие, брови рыжеватые — да, тут даже форма, к которой Генка питает что-то вроде слабости, и та не украсит! За что все-таки любила его Ася? Сама ведь она красивая была... Генка вот на нее похож: тоненький, быстрый. Хорошо, что не в отца выдался, красивым парнем будет!..

Бухалов остался в трусах и майке — высокий, собранный, с хорошо развитой, несмотря на сутулость, грудью и сильными, тронутыми загаром руками. Весело шлепнул сына.

— Приступаем, сынок!

Генка часто и ловко тыкал вилкой, нанизывая сразу по нескольку красных присыпанных перцем ломтиков, завидно хрустел репчатым луком.

— Сейчас бы, пап, винограду с хлебом, потом компоту — да?

— Здорово! — поддакивал, чуть-чуть подтрунивая, отец.

Весь свой месячный отпуск Бухалов провел с Генкой в Крыму, в небольшом зеленом сельце, расположенном на берегу моря. На базаре там появился ранний виноград, и Генка перестал признавать какую-либо другую еду. Ел он виноград в неимоверных количествах, с хлебом и без хлеба, а потом, накупавшись и нажарившись на солнце у моря, тянул отца в маленькую чайную, где подавали холодный густой компот, или, как его там называли по-украински, взвар. С тех пор все самое вкуснее в понятии сына начиналось, с винограда и компота.

Закончив ужин чаем, отец с сыном перемыли и убрали посуду, насухо вытерли клеенку, подмели пол. За чистотой в комнате оба они следили ревностно и очень удивлялись, когда Паша, сестра одному и тетка второму, являясь раз в неделю, качала головой и начинала убираться. Она находила сор и пыль в таких местах, которые никогда не попадали в поле зрения обоих Бухаловых: за диваном, под столом, на подоконниках; потом, подоткнув подол юбки, Паша шлепала мокрой тряпкой, и в комнате начинало пахнуть чистыми мокрыми полами — совсем так, как пахло ежедневно два года назад, когда в квартире звучал веселый родной голос...