Леонид Матюхин: Дансон с нечистым, или Дьявольское рондо

Сергей изучал в школе английский, параллельно отец пытался преподать ему азы немецкого языка. И если свободного времени у отца было мало, то друзей, с которыми Сергею было интересно - так много, что его знание немецкого оставалось более чем скромным. И так продолжалось до тех пор, пока однажды Анна Конрадовна не прочитала Серёжи но памяти стихи:

"Vom Eise befreit sind Strom und Bache

Durch des Fruhlings holden, belebenden Blick,

Im Tale grunet Hoffungsgluck;

Der alte Winter, in seiner Schwache,

Zog sich in rauhe Berge zuruck.

Von dort her sendet er, fliehend, nur

Ohnmachtige Schauer kornigen Eises

In Streifen uber die grunende Flur."

...............................................................

- "Растаял лёд, шумят потоки, / Луга зеленеют под лаской тепла./

Зима, размякнув на припёке, / В суровые горы подальше ушла./

Оттуда она крупою мелкой / Забрасывает зеленя, /

Но солнце всю её побелку / Смывает к середине дня." ...

(Гёте, "Фауст", 1-я часть, "Ночь", перевод Б. Пастернака)

Сергей слушал её как завороженный. Ничего не понимая и не расчленяя даже поток звуков на отдельные слова, он наслаждался звучанием, мелодикой стиха. Ему казалось, что с губ Анны Конрадовны соскальзывают стеклянные, или нет - хрустальные шарики. Он зачарованно глядел на неё, впитывая каждый звук и неосознанно повторяя её артикуляцию. И, как ни странно, эти непонятные слова находили отклик, заставляя что-то там внутри, в сердце, в душе может быть, легко резонировать. Ему хотелось слушать ещё и ещё.

"............................................

Ich hore schon des Dorfs Getummel,

Hier ist des Volkes wahrer Himmel

Zufrieden jauchzet gro? und klein:

"Hier bin ich Mensch, hier darf ichs sein!""

("И в отдаленье на поляне / В деревне пляшут мужики./

Как человек, я с ними весь:/ Я вправе быть не только здесь"./

- Гёте, "Фауст", 1-я часть, "Ночь", перевод Б. Пастернака)

После того как Анна Конрадовна перестала декламировать, он в течение некоторого времени ещё оставался в состоянии, близком к прострации, грезя о чём-то неясном и неопределённом. Потом внезапно пришёл в себя, обратив внимание на внезапно воцарившуюся в комнате тишину.

- Что это было? - воскликнул Сергей.

- "Фауст", - ответила она.

- Анна Конрадовна, ещё! - почему-то шепотом попросил он. - Ну пожалуйста, ещё!

- Я... я дальше не помню, - несколько растерянно и также шепотом произнесла Анна Конрадовна. - А ведь совсем недавно ещё помнила... Поднявшись с дивана, она предложила: - А хочешь, мы будем с тобой учить немецкий?

- Очень, очень хочу, - ответил Серёжа.

Собственно обучения в строгом понимании этого слова как такового и не было. Просто Анна Конрадовна взяла за обыкновение изъясняться с Сережей исключительно по-немецки, постепенно пополняя его словарный запас. Так, она обучила его нескольким немецким детским песенкам, непритязательным стихам, запомнившимся ей самой с детства. В результате, проснувшись утром, Сережа оповещал мир о своем пробуждении чем-нибудь вроде:

"Nun reibt euch die Auglein wach!

Die Schwalben zwitschern schon am Dach,

Die Lerche singt schon in der Luft,

Die Blume prangt im Tau und Duft:

Guten Morgen!"

("Протрите, детки, ваши глазки. / Уж лвсточки по крыше снуют /

И жаворонки в выси поют./ Цветы красуются в росе /

И радостно желают все: / "Доброе утро!")

Позже последовали стихи Гейне и целые страницы из "Фауста".

Память у Серёжи была на редкость хорошая. Схватывал он быстро и запоминал надолго. Произношение ему таже давалось достаточно легко. Так что к концу выпускного десятого класса он знал немецкий существенно лучше обязательного английского. При этом он, как и подавляющее большинство его соучеников, был увлечён английской и американской эстрадной музыкой, пытался записывать тексты понравившихся песен. Позже это увлечение привело его к джазу, ставшему его большой любовью.

По окончании школы нужно было определяться с будущей специальностью. Выбор был не особенно богатым - педагогический, медицинский, сельскохозяйственный, юридический (заочный) и политехнический. Всё, что было связано со школой, вызывало у Сергея исключительно отрицательные эмоции - десятилетняя ломка и "причёсывание" с целью подгонки под стандартного "выпускника советской школы" сделали своё дело. Так что - пед точно отпадал.

О медицинском не могло быть и речи из-за чрезмерной брезгливости Серёжи. А после полуторамесячного пребывания в одном из целинных районов на сельскохозяйственных работах сельхозинститут хотелось обходить самой дальней дорогой.

Вот юридический - да, это было интересно. Сергей читал речи Плевако и других известных русских юристов (в отцовской библиотеке было достаточно подобных изданий), и работа юриста представлялась ему привлекательной. Но институт был заочным, да к тому же и отец относился к его адвокатскому будущему с большой долей скепсиса. А поскольку Серёжа прислушивался к его мнению и, кроме того, совсем не хотел в ближайшее время отбывать службу в армии, то ему не оставалось ничего иного, как отнести свои документы в политех.