Галия Мавлютова - Королева сыска

Вчера вечером в квартиру Юмашевой позвонил посыльный. Нет, не из американских фильмов - в униформе и с листочком, по которому он сверяет адрес, а простой русский парень, смазливый и хорошо одетый.

- Я от Волкова! - прокричал он, уловив движение за дверью. - У меня пакет.

Пакет оказался бумажным и довольно объемистым. Расписываться в его получении от Гюрзы не потребовали. Парень, как выяснилось, не посыльный, а "модель" из агентства Волкова, просто выполнивший просьбу патрона закинуть пакет по пути.

Прежде чем она развернула сверток, из бумажных складок вывалился сложенный пополам листок бумаги. Мелкие и изящные буквы складывались в слова: "Я задумал его как продолжение твоей чувственности и дополнение к тому платью, что было на тебе в день нашего знакомства. Дополнение смысловое. Если то платье проецировало заложенную в тебя природой сексуальную силу, давало выход прячущейся под милицейским кителем женщине-вамп, то эта модель отражает (я смею надеяться, что это так) другую Гюзель, может быть, малознакомую и самой хозяйке. Ту Гюзель, что открывается не всем, которую можно разглядеть только вблизи. Получилось ли у меня?.."

Она добралась до последнего бумажного слоя, откинула его, и в глаза плеснула смесь голубого и серо-голубого цветов. Гюзель развернула подарок, ощущая подушечками пальцев воздушность материи. Какая женщина устоит, чтобы тут же не примерить платье, тем более сшитое для нее и сшитое самим Волковым? А многим ли Волков шил в подарок, шил, сообразуясь не с пожеланиями клиентов, а только с собственным отношением к человеку и со своей фантазией?

Сброшенная одежда легла на кровать рядом со скомканной бумагой. "Под это платье требуется, конечно, другое белье, тонкое, кружевное, в цвет, ну да не пойду же я никуда сейчас, потерплю с демонстрацией. Даже "каблуки" доставать не буду", - она уже стояла перед зеркалом. Оставалось только скользнуть в платье. Что она и сделала.

".., ту Гюзель, что открывается не всем, ту, которую можно разглядеть только вблизи..." Платье было длинное, доставало до щиколоток, с разрезом слева от бедра, не слишком узкое, с прямоугольным неглубоким декольте, с широкими рукавами.

Серо-голубое и голубое перетекали друг в друга, образуя изящное переплетение...

"...ту Гюзель, что открывается не всем..."

Ему, как и ей в зеркале, открылась женщина в желании покоя. Женщина, которая хочет продлить очарование объятий после страсти. Женщина, которая устала от черного и красного цветов и тех проявлений жизни, что подходят под эти цвета.

Домашняя женщина, уставшая соблазнять, очаровывать и побеждать. "Значит, вы уверены, господин Волков, что во мне живет такая... Гюрза? Ну-ну..."

***

- По дороге сюда, - Волков говорил и вытирал салфеткой руки, - заехал в ювелирный салон Антонова. Я там часто появляюсь, просто смотрю.

А сегодня не смог удержаться. Мне показалось, что без этой вещицы твое платье будет казаться незавершенным.

Его тонкие пальцы скользнули в карман пиджака, потом его рука появилась над столом, протянулась над салатами, солонками, бокалами, дымящимися блюдами и вернулась назад, оставив перед женщиной на розовой скатерти черный бархатный футляр.

- Открой, - попросил он.

Она открыла. В углублении фиолетового шелка покоился - она вытащила его - кулон на золотой цепочке. Овал камня, в котором чередовались белые и серые слои, оплетала, словно случайная паутинка, принесенная ветром, проволока крепежа.

Она надела кулон, он лег в вырез платья, кожа почувствовала его прикосновение.

- Спасибо...

- Камень называется халцедон-оникс.

- Ну как? - спросила она. А что, еще может спрашивать женщина в такой момент.

- Как и думал, прекрасно. То, чего не хватало.

Последняя точка.

Слово "точка" показалось Гюрзе символичным.

Когда он позвонил сегодня утром и пригласил в "Европейскую", то попросил ее надеть вчерашний подарок. Для этого ей пришлось, удрав со службы раньше положенного, заехать домой, только чтобы поменять джинсы и свитер на это платье. В нем она и отправилась на встречу с Османом, которому, впрочем, было наплевать на ее туалеты. Разве что, явись она голой, тогда бы привлекла внимание к своей внешности, заставив его думать о ней не только как о "менте поганом".

- Завтра, как говорил, уезжаю в Прагу, на свой показ, - сказал Волков, и его голос внезапно потускнел.

Гюзель подняла на него глаза: он думает, что она могла забыть?

- Оттуда в Париж, на чужой показ, - продолжал Волков. - А вчера выяснилось, что на обратном пути надо будет заглянуть в Амстердам. Меня пригласили оформить уголок Волкова в тамошнем Музее моды. В общей сложности пространствую месяца два...