Джон Берли - Уайклифф и последнее жертвоприношение

— Ну, в районе половины одиннадцатого. Примерно в это время он и ушел вчера. Я проводил его и видел, как он идет к воротам… Было уже темно, но тумана не было, так что все было видно… — Кэри протер глаза ладонью, чтобы убрать выступившие слезы… — Он был хороший человек, но не очень счастливый. И его религия для него скорее была мучением, чем блаженством…

— А в каком он был состоянии? Я имею в виду состояние души.

Кэри чуть нахмурился.

— Ну, как вы понимаете, бедняга был сильно угнетен и опечален из-за этого ужасного происшествия в церкви — на него подействовало и само преступление, и отвратительные подробности всей сцены…

Уайклифф подождал, но когда стало ясно, что Кэри ничего не собирается добавить, заметил:

— А я думал, вы еще о чем-то хотели рассказать? Или мне показалось?

Тот смотрел в пол.

— Ну… Ну ладно, похоже, в сложившихся обстоятельствах деликатность уже неуместна. Джордан беспокоился и о другом. Вчера вечером, после ужина, пока Алисия помогала миссис Паскоу с посудой, он признался мне по секрету в своих подозрениях насчет сестры, Селии. Он считал, что именно она писала анонимные письма к покойной Джессике Добелл. Похоже, она снова взялась за старое, понимаете? В своем прежнем приходе у викария уже были сложности с сестрой из-за ее поведения… Это имело неприятные, но далеко не такие трагические последствия… — Кэри подумал и добавил: — Но, как вы понимаете, он ни на мгновение не мог представить себе, что его сестра каким-то образом быть причастна к этому преступлению. Об этом и речи не могло быть.

— Понимаю, — кивнул Уайклифф.

Казалось, Кэри непривычно взволнован и тревожен. И вместо того, чтобы сверлить его взглядом, Уайклифф предпочел рассмотреть портрет какой-нибудь прабабушки хозяина дома, висевший над камином. На картине была изображена прелестная молодая девушка, чертами лица поразительно напоминающая Алисию.

Кэри поймал направление его взгляда.

— Это Эльвира Кэри. Она умерла при родах в двадцать четыре года, и муж построил эту башенку в память о ней…

У него было время взять себя в руки, но он по-прежнему вел себя как-то дергано и неуверенно.

— Вообще-то, мне больше почти нечего сказать по существу, но я чувствую сейчас, что Джордан имел и более основательные причины для тревоги. Вспоминая все, я не могу отделаться от мысли, что у него были догадки насчет личности убийцы… Он хотел сообщить об этом, но все никак не решался. И теперь я думаю — если бы я был чуть более внимателен к нему, чуть более настойчив… Но, конечно, я не думал, что ему могли угрожать, нет.

Уайклифф сочувственно склонил голову:

— Мне ваши чувства понятны. И у меня создалось то же самое ощущение, что викарий что-то скрывает, но мне не хотелось жестко давить на него. Теперь я, конечно, жалею, что сразу на стал настаивать…

— И это вас угнетает?

— Конечно…

Кэри выглядел удивленным. Похоже, он впервые услыхал, что у полицейских тоже бывает совесть и что эта совесть их иногда мучает…

Дождь затих, и небеса постепенно прояснялись. Солнце смутными лучами уже пробивалось сквозь перламутровые облака, придавая новые, жизнерадостные краски местности вдоль реки. А вот под аркой люди были заняты исследованием мертвого тела… Там уже начался ритуал, предусмотренный для всех случаев насильственной смерти.

Доктор Спарроу, за последние дни явно выросший в собственных глазах, прибыл туда, чтобы с важным видом констатировать смерть. Затем детектив-сержант Фокс вкупе со своими подручными стал фотографировать все мыслимые ракурсы сцены преступления. Доктор Фрэнкс, патологоанатом, прибыл по указанию коронера, чтобы заняться телом и проследить за его перевозкой в морг, а дальше произвести собственные исследования. Вокруг лежащего тела были установлены щиты, чтобы уберечь все происходящее от любопытных глаз; впрочем, зевак поблизости не наблюдалось. Керси, который формально распоряжался здесь, только и ждал, когда все закончится и он наконец сможет вернуться к своей следовательской работе.

Подошедший Уайклифф застал доктора Фрэнкса за предварительным исследованием. Врач поднялся с колен, отряхнул их от невидимой пыли (стоял-то он на своем всегдашнем полиэтиленовом коврике) и проворчал:

— Дважды! Дважды за четыре дня — те самые единственные четыре отгула, которые у меня за целый месяц работы! Чарли, что скажешь, может быть, как только у меня отпуск, какой-то подлый диверсант принимается убивать людей направо и налево? Или ты сам нанимаешь этих негодяев, а?