— Вчера вы говорили, — крикнул Рауль, — что если бы у вас не было лошадей, если бы вы не могли выставлять их на скачки, вы бы покончили с собой! Так кончайте с собой! Вы ведь так и собирались сделать?
Все с удивлением и недоверием уставились на Уолтера.
Зак предложил Уолтеру объясниться. Уолтер сказал, что Зака это не касается. Нет, меня касается все, что происходит в этом поезде, сказал Зак.
— Будьте любезны, сообщите нам всем, — потребовал он, — кто теперь будет владельцем Калькулятора?
Нет, никто не имеет права его об этом спрашивать. Однако Мейвис, пребывавшая в полном недоумении, все же спросила. Он ответил ей грубостью, чем вызвал всеобщее недовольство. Поняв это, Уолтер сказал, что ничего не может поделать, он решил избавиться от Калькулятора, и поскольку лошадь принадлежит одному ему, а не Мейвис, она тут ни при чем: Мейвис расплакалась.
Донна вступилась за мать и принялась отчитывать отца.
— А ты молчи, — сердито сказал он ей. — Ты уже натворила достаточно бед.
Пьер обнял Донну за плечи и сказал Уолтеру, что нехорошо так разговаривать с дочерью. Он, Пьер, займет денег и отдаст часть того, что проиграл на ипподроме, а потом станет на этот раз действительно работать, откладывать деньги и выплачивать долги и никогда не позволит Донне взять ни цента у отца, а когда окончательно расплатится, они с Донной поженятся, и помешать им Уолтер никак не сможет.
— О, Пьер, — зарыдала Донна и уткнулась ему в грудь. Пьер, без пиджака, в белоснежной рубашке, обнял ее, стал гладить по голове и выглядел очень мужественным, благородным и заботливым. Зрители одобрительно зааплодировали.
— О господи, — услышал я рядом голос Кейти. — Правда, он молодец?
— Конечно.
Мы смотрели представление из полутемного тамбура возле кухни, и все, кто меня больше всего интересовал, как назло, сидели ко мне спиной. Шея Филмера, находившегося неподалеку от меня, окаменела от напряжения, а Кит Янг, сидевший за следующим столиком, невольно вскочил на ноги, услышав, как Рауль предлагает Уолтеру покончить с собой, но потом медленно, словно нехотя, сел на место, и Роза стала что-то быстро ему говорить. Мерсер сидел в самой середине вагона, у правой стенки, опустив голову и не глядя на актеров. Но не слышать их он не мог: они не жалели голосовых связок, чтобы было слышно в самых дальних уголках вагона.
Мейвис принялась за Уолтера — сначала она сердилась, потом начала его упрашивать, а потом сказала, что теперь ей самое время уйти, потому что он, очевидно, уже совершенно с ней не считается. Она приготовилась уходить.
Уолтер, уязвленный до глубины души, тихо сказал ей что-то такое, отчего она остановилась как вкопанная.
— Что?! — переспросила она.
Уолтер снова что-то пробормотал.
— Он говорит, что его шантажируют! — громко сказала Мейвис. — Как можно шантажом заставить человека лишиться лошади?
Филмер, прижатый к левой стенке вагона Ануинами, занимавшими места у прохода, сидел выпрямившись, словно к спине его был привязан железный прут.
Мерсер повернул голову и пристально посмотрел на Уолтера. Он сидел спиной к Филмеру, и я подумал — не сел ли он так нарочно, чтобы не видеть своего недавнего приятеля. Рядом с ним был Шеридан, а напротив — Бемби. Занте уселась напротив брата, тоже у прохода. Лица обеих женщин были мне хорошо видны, но мне нужно было видеть лицо мужчины. Вероятно, лучше было бы, если бы я смотрел из дальнего конца вагона, но, с другой стороны, они могли бы заметить, как я наблюдаю — не за актерами, а за ними.
Уолтеру пришлось вслух признать — да, его шантажируют, и именно потому, что это шантаж, он не может сказать, о чем идет речь. Он категорически отказывается вести дальнейшие разговоры на эту тему. У него были достаточно веские причины, и он просит оставить его в покое — он и так уже зол и расстроен тем, что лишился своей лошади.
— А чья теперь лошадь? — спросил Зак. — Потому что, чье бы имя ни появилось в программе скачек в Ванкувере в качестве ее владельца, он или она и будут теми, кто его шантажировал.
Зрители закивали. Уолтер сказал, что это не так. Шантажист сказал только, что он должен отдать ему лошадь.
— Кому же? — не отступался Зак. — Скажите нам. Мы все равно скоро узнаем. Во вторник, на скачках.
Прижатый к стене, Уолтер сказал, что отдает лошадь Джайлзу.
Все оцепенели от изумления. Мейвис принялась возражать. Джайлз — человек симпатичный и общительный, но ведь мы его почти не знаем, сказала она.
Читать дальше