Э. Хартли - В день пятый

Улыбка у него на лице не дрогнула, но взгляд скользнул на стоящего позади помощника-аспиранта, и Томас почувствовал, что между ними что-то произошло. Аспирант почтительно опустил глаза.

Последовавшие аплодисменты были не просто вежливыми или восторженными. Они опять выражали то безумное исступление, какого удостаиваются только настоящие знаменитости.

— Привыкайте к этому, — склонившись к Томасу, заметил новозеландец. — Он теперь не скоро сойдет со сцены.

В профессии, которая обычно ассоциируется с пыльной скукой, Ватанабе, всегда умевший мастерски общаться с прессой, очевидно, был звездой. Теперь в дополнение к своим незаурядным личным качествам он получил настоящую находку.

— Но почему это вызывает так много шума? — спросил Томас.

— Любой японский школьник скажет, что европейцы появились в Японии только в тысяча пятьсот сорок третьем году, когда португальский корабль выбросило на берег на южной оконечности острова Кюсю. Франциск Хавьер, или святой Франциск Хавьер, кому как больше нравится, прибыл с Библией в руках еще через шесть лет. Если Ватанабе прав, то все это отправляется на свалку. Мы получаем христианских проповедников в самом сердце Японии на семьсот лет раньше самых смелых предположений. Да, это настоящая сенсация. Определенно, достаточно большая, чтобы лощеная улыбка Ватанабе еще долго не сходила с экранов телевизоров.

— Что-то я ничего не соображаю, — пробормотал Томас. — Суть понимаю, но почему такая свистопляска?

— Отчасти дело в нем самом, — сказал новозеландец, застегивая чехол фотоаппарата и кивая в сторону подиума. — Этот тип может найти у себя во дворе бутылку из-под кока-колы и представить это как захватывающее открытие. Но также дело в них.

— В них?

— В японцах. Им не нравится чувствовать себя опоздавшими ко всем значительным событиям. По большей части они забирают из любой религии то, что хотят. По определенным праздникам в синтоистских храмах совершаются буддийские богослужения, а свадьбы сейчас все чаще устраиваются по христианским правилам, как это показывают в кино. Но все-таки христианство где-то далеко, а японцам нравится быть в самом сердце всего клевого. Определенно, Иисус — это клево. Если удастся переписать историю, обнаружив, что христианство появилось здесь приблизительно тогда же, когда и в остальном мире, и намного раньше, чем в Америке, будет просто здорово. — Он невесело усмехнулся.

Томас увидел знакомый образ человека, оторванного от родины, обозленного на все вокруг, который сам является второстепенной знаменитостью исключительно за счет того, что он иностранец, но всегда будет оставаться на задворках общества, где предпочел жить.

— Встретимся на следующей пресс-конференции, — с неестественным весельем бросил журналист и ушел.

Найт снова посмотрел на подиум. Ватанабе по-прежнему позировал перед объективами фотоаппаратов. Вокруг него суетилась корреспондентка телестудии. Она непрерывно улыбалась и кивала, и Томас поймал себя на том, что у него внутри поднимается желчь, подхваченная от новозеландца. Взоры всех присутствующих были обращены на Ватанабе. За исключением одного человека.

Это был помощник Ватанабе, молодой угрюмый японец лет двадцати с небольшим, судя по всему, аспирант, в строгом костюме, с расчесанными на прямой пробор волосами. Кожа у него была темнее большинства тех, кто его окружал, и он мог бы сойти за корейца или даже за малайца. Аспирант не отрывал взгляда от Томаса. Выражение его лица было непроницаемым, хотя за внешней бесстрастностью что-то проступало. Когда молодой человек наконец повернулся к Ватанабе, Томасу показалось, что он уловил тень беспокойства.

Томас сделал два шага вперед, и тут произошло нечто очень странное. Ватанабе о чем-то оживленно распинался, изображая обаятельного ученого, увлекательного рассказчика, и вдруг осекся на полуслове. Слушатели молчали в терпеливом ожидании, кто-то хихикнул, решив, что эта пауза является заранее отрепетированным ходом, а археолог сдвинул темные очки на кончик носа и пристально уставился на Томаса. Ватанабе застыл совершенно неподвижно, и Найт, проникнувшись необычностью момента, последовал его примеру.

Редкое зрелище глаз Ватанабе подтолкнуло кого-то из фотографов сделать снимок, и в ослепительном сиянии вспышки археолог показался встревоженным, даже испуганным. Присутствующие недоуменно переглянулись, смущенно улыбаясь, затем медленно, словно зрители в театре, осознавшие, что действие происходит не на сцене, а в зале у них за спиной, обернулись к Томасу.