Э. Хартли - В день пятый

— Я потерял сигнал, — сказал в телефон Война. — Объект может быть где угодно.

— До этого сигнал был прерывистый, — напомнила Чума. — А теперь он полностью исчез, из чего следует, что объект выключил телефон или вошел в какое-то массивное здание.

— Например, в церковь, — заключил Война. — Пусть Голод проверит все, какие ему только встретятся. Выпускай его на охоту.

— Ты уверен?

— Просто дай ему заняться тем, что у него получается лучше всего.

— А если он примется за случайных прохожих?

— Перед нами высшая цель, — сказал Война. — С этого момента Голод спущен с поводка.

Голод не любил передвигаться при свете дня, чувствовал себя бросающимся в глаза, уязвимым. Свой облик убийцы он создавал для темноты, потому что на самом деле все ее боятся. Когда во мраке скрывался Голод, на это были все основания. Обритая наголо голова, обточенные зубы, неестественно длинные ногти лишь усиливали физические дефекты, данные природой.

Но дело было не только в этом. Голод принял то, что не похож на других, когда окружающий мир решил, что испытывает отвращение к увиденному, но мир видел далеко не все из того, каким он был. Главным оказался пустой взгляд его глаз, полное отсутствие сострадания. Мир видел в бледных зрачках не звериную бесчеловечность. Как раз наоборот. Это служило толчком к безграничной жестокости.

Голод жил для того, чтобы другим было страшно. Он питался чужим ужасом, который испытывали люди при виде его, когда понимали, что этот субъект может с ними сделать. Голод этим жил. Не мог обойтись без подобных вещей. Так он мог насытиться, чего не удавалось сделать никаким рекам крови.

Это задание было не для него — бегать при свете дня с пистолетом, ища возможности убить быстро. Но успех в подобных делах приносил Голоду более сладостные трапезы, долгие, неспешные застолья ужасов и зверств. Поэтому сейчас он сделает то, что ему сказали, подчинится, как всегда, поскольку зависит от покровительства подельщиков в своих шалостях…

Телефон пискнул один раз. Найт снова подавал сигнал. Он недалеко, рядом с собором Святого Николая. Прерывающийся сигнал ловился не больше тридцати секунд, после чего снова исчез. Найт вошел в церковь, и Голод, вечно голодный, молчаливо возрадовался, нащупывая в кармане рукоятку ножа.

— Ты видела? — спросил по телефону Война.

— Видела, — подтвердила Чума. — Голод на месте и сближается с объектом. Найт в соборе.

— Иди туда. Перекрой выход. Если объект появится, стреляй на поражение. О свидетелях будешь беспокоиться позже.

— Если мне удастся уйти, то меня никто не опознает, — Чума мрачно усмехнулась. — Все будут видеть только рясу.

Голод обвел взглядом внутренность собора. Горстка туристов, несколько верующих, но служба не шла, толпы не было. Держась в тени у стены нефа, Голод двигался бесшумно, надев капюшон, так что его никто не замечал. Это устраивало его как нельзя лучше. Он предвкушал, как встретится с Найтом где-нибудь в укромном углу, подойдет совсем близко и только тогда откроет себя. Найт будет парализован ужасом. Быть может, даже закричит. Голод почувствовал, как по всему его телу разливается наслаждение.

Он почти завершил обход вокруг нефа. Найта нигде не было видно, но Голод каким-то образом ощущал его присутствие, словно запах в прохладном неподвижном воздухе старинной церкви, где пыль окрашивалась в разные цвета лучами света, проникающими сквозь витражи наверху.

Голод начал спускаться в склеп.

— Tombo del santo, — вслух прочитал он.

Вот уж точно.

Это был риск, но Томас рассудил, что пойти на него имеет смысл. Выйдя из собора, он позвонил Клаудио и тотчас же снова отключил мобильник. Если враги следят за ним через телефон, то придут сюда, решив, что он внутри. На самом же деле Найт поспешно уходил по узким улочкам, торопясь вернуться к тому месту, где его должен был забрать Клаудио. Но ему оставалось убить пятнадцать минут, и замок напротив казался самым безопасным местом для этого.

Томас на полной скорости завернул за угол. Впереди в конце улицы показалось чистое небо и край стены замка. Найт тут же увидел Брэда Иверсона, идущего прямо на него, и застыл на месте. Изумление Иверсона мгновенно испарилось, он опустился на одно колено, выхватил из-за пазухи огромный пистолет, в одном плавном движении вытянул руку и выстрелил.

Распластавшись на мостовой, Томас перекатился в сторону, с ужасом вслушиваясь в частую канонаду выстрелов. Под окном соседнего дома дождем осколков взорвалась штукатурка. Над булыжником поднялся дымок, выбитый другой пулей, которая с завыванием ушла рикошетом прочь. Найт попятился, а Брэд спокойно поднялся на ноги и двинулся на него.