Буало-Нарсежак - С сердцем не в ладу

— Нет, — сказала она, — потому что арестуют меня.

— Не говори глупостей! — пробормотал Лепра.

Он наклонился, надел туфли, взял расческу.

— Глупостей, потому что письма никакого не было. Теперь я в этом уверен… твой муж не мог этого сделать!

— Ты-то откуда знаешь!

— А что… у меня было несколько дней на размышления. И я вернулся для того, чтобы ты перестала бояться.

— Спасибо, — сухо сказала Ева. — Но я не боюсь. Я готова. Вещи сложены. Ты, вероятно, заметил чемодан в прихожей.

В их голосах звучала горечь. Им трудно было обращаться друг к другу на «ты», и поэтому они говорили подчеркнуто вежливо и церемонно. Ева пошла в ванную комнату. Лепра обратился к ней через открытую дверь:

— Повторяю тебе, никакого письма не было. Мы бы нашли его у Мелио.

— Так зачем ты прятался четыре дня?

— Послушай, — мрачно сказал Лепра. — Пойми меня. Постарайся… Я не прятался… Я был в Бельгии.

— Почему?

— Ты еще спрашиваешь! Ты знаешь, что такое ревность?

— Бедняжка!

— Не надо, прошу тебя.

Ева появилась на пороге ванной с щеткой в руке.

— Конечно, бедненький ты мой! Ты что, за идиотку меня принимаешь! Ты уехал, потому что я тебе надоела… А надоела я тебе с того момента, как мы побывали у Мелио. Все элементарно. — Она повернулась к зеркалу и продолжала, причесываясь: — Мы вечно возвращаемся к одному и тому же. Я тебя не обременяю. Ты просто сбрендил от страха. Ты слабак, Жан, признайся наконец. Но ты же не признаешься.

— И что?

— И не ради себя я принуждаю тебя, ради тебя же самого.

— Ну, я признался. Ты довольна?

— Довольна? Уходящая любовь не доставляет удовольствия.

Застигнутый врасплох этими словами, Лепра пытался найти какой-то утешительный ответ и ухватился за извинение, которое тут же придумал для себя:

— Я вернулся, значит, я тебя люблю. Ты теперь знаешь, что нам нечего опасаться.

В его тоне не было уверенности, и молчание становилось невыносимым.

— Как тут душно! — проговорил Лепра.

Он открыл окно и отшатнулся. У тротуара остановилась черная машина, и Борель с двумя инспекторами смотрел вверх на их дом.

— Полиция! — воскликнул он. — Внизу Борель.

Ева натянула через голову платье и аккуратно расправила его на бедрах.

— Полиция! — повторил Лепра. — Что это значит?

— Ты еще спрашиваешь! — сказала она с презрением. Она молча, уверенной рукой накрасила губы, потом проговорила: — Пока ты ждал меня в гостиной Мелио, помнишь… Я взяла письмо и пластинку.

Лепра не двигался, не в силах осознать услышанное.

— Пластинку я просто спрятала под плащом. Письмо отправила по почте в понедельник.

— Зачем? — простонал Лепра.

— Хотела посмотреть, что же ты за человек.

Она говорила нарочито медленно, с паузами, чтобы провести помадой как можно более четкую линию.

— И поняла. А жаль… Я еще колебалась, посылать ли письмо. Потом ты сбежал.

— Неправда.

— Так вот, — заключила Ева. — Я его послала… Запри дверь на ключ.

Лепра послушно запер входную дверь. Лифт поднимался, сейчас эти трое будут здесь. Ева была готова. Она выбрала сережки, аккуратно надела их, потом достала туфли на высоком каблуке. Задребезжал звонок.

— Не двигайся, — прошептала она.

Позвонили еще раз. За дверью зашептались.

— Они знают, что мы здесь, — проговорила Ева. — Консьержка сказала. Сейчас пошлют за плотником. У нас еще есть несколько минут.

— Ева, — спросил Лепра, — ты так меня ненавидишь?

— Я? Тебе еще надо объяснять? Теперь я тебе не нужна. Можешь начинать новую жизнь, по своему усмотрению. У тебя нет размаха моего мужа, хотя и в этом я не уверена… В тебе есть какая-то неистовость. Я была поражена в последнее время… Может, в пятьдесят лет ты будешь таким же, как он.

В скважину вставляли ключ.

— Они принесли целую связку, — произнесла Ева по-прежнему ровным голосом. — Борель, наверное, думает, что я покончила с собой. Дурак!

Из спальни им была видна прихожая, дверь и блестящий ключ в скважине замка. Лепра нащупал руку Евы и с силой сжал ее.

— Если бы ты мне сказала… — начал он.

— Замолчи… Наговоришь сейчас глупостей… Все, что сейчас происходит, тебя уже не касается. Это уже дело мое и моего мужа… Судить будут нас. Поймут, кто был чьей жертвой.

Ее голос задрожал, но она справилась с собой.

— Конечно, я с тобой говорю жестоко, — продолжала она. — Уверяю тебя, ты занимал немалое место в моей жизни… С тобой, как и с ним, я пыталась сыграть в игру без пощады, до конца. Теперь я осталась одна.