Фил Уитейкер - Портрет убийцы

В то время я никогда об этом не думала. А теперь, став взрослой, яснее поняла, что со мной происходит. Все, связанное с женскими делами, я держала в отдельном ящичке моей жизни, куда папа никогда не допускался. Но он всегда маячил в тени, дергая за ниточки, убеждаясь, что все происходит как надо. Так установилась определенная схема, набор правил, которые никогда не менялись, даже когда я выросла и переехала от него. Отношения не переходили в слишком личную плоскость.

Поэтому в тот день, когда он завел разговор о беременности, я была ошарашена. Такой редкий случай мне не хотелось упускать. Мне было двадцать шесть лет. Я была уже достаточно взрослой для разговора на такие темы с вырастившим меня мужчиной, но не с тем, кто действительно вырастил меня. Возможно, открывалась новая фаза в наших отношениях, они становились какими-то другими, чем прежде. Когда я уже собралась уходить и искала в сумке ключи от машины, я спросила его:

— Если бы я забеременела, это было бы хорошо или плохо?

— Не знаю, лапочка. Это только ты можешь знать.

— Не для меня — для тебя. Ты был бы против, оттого что я не замужем?

Он положил руку на затылок, помассировал.

— Ну меня-то это мало касается, верно?

— Я знаю. Но ты был бы рад?

Он с минуту помолчал, уперев взгляд в какую-то точку на стене.

— Разозлился бы, — наконец произнес он. — Наверняка разозлился бы. Сделаешь меня дедом прежде, чем мне стукнет шестьдесят, и я из тебя все кишки выпущу.

Такой расстроенной я не видела Сару ни разу за весь первый год нашей учебы в университете. Она сидела на моей кровати, держа в руках чашку кофе и булочку.

— Как давно? — спросила я ее.

— Четыре недели ни слова. Жуть какая-то — если он подходит к телефону, просто передает трубку маме, даже не спросит, как я.

Я плотнее закуталась в одеяло, подтянула колени.

— А что она говорит?

— Ни слова об этом. Обсуждает погоду, и нехватку желающих работать в магазине, и артрит, разыгравшийся в коленях, — словом, будто ничего не происходит.

— Пройдет — не сможет он все время так себя вести.

— Ты его не знаешь.

Сара приехала домой со своим новым приятелем. После неловкого молчания за ужином Мэтт нашел с ее отцом общую тему для разговора — состояние английской команды. Выяснилось, что несколько лет назад они оба были в Туикнеме на игре «Варваров», даже наметили поехать вместе на матч в предстоящем сезоне. Настало время ложиться спать, и Сара с Мэттом направились по своим комнатам. А когда дом затих, Сара проскользнула к нему по лестничной площадке. Она опустила подробности, но я могла представить себе, как все было: как она совершила запретный обряд, сбросив рубашку, как напряглись мускулы ног, когда она опускалась на него, как ритмично заскрипела кровать, когда осторожность послали к чертям. И все это время ее отец, которому не давали заснуть сдавленный смех, стук изголовья о стену, беспомощно лежал под простыней и одеялами. Сара сказала, что утром, когда она встала, он уже ушел и не появлялся все воскресенье — во всяком случае, пока они с Мэттом не вернулись в Лондон.

Я отыскала скамейку у одного из фонтанов на Рыночной площади. Двадцатифутовая колонна воды брызжет и пенится, с неумолчным грохотом опадая в бассейн. Порывы ветра то и дело направляют холодную струю на меня. Солнце греет лицо. Я закрываю глаза, и мне кажется, что я сижу на палубе корабля, где-то в море.

Пол уже давно уехал с Холли. Я устала от этой внутренней войны с самой собой. Мне необходимо какое-то время, чтобы все продумать, однако лишь только я перекладываю на Пола заботу о Холли, как меня начинает снедать чувство вины. Потому что мне кажется, я от нее избавляюсь, не хочу, чтобы она была рядом. А она всегда расстраивается, тянет ко мне ручонки, поняв, что я с ней не иду. Отойдя от них, я слышу, как она плачет. Это глупо: уже через несколько минут она и не заметит моего отсутствия. Пол говорит, что она быстро приходит в свое обычное состояние; то же говорит и персонал в ее садике. Я до боли жажду иметь свободное окно, а когда оно у меня появляется, чувствую себя такой жестокой. Иногда я думаю, да нормальный ли я человек — я разговаривала с другими мамами из Общества помощи деторождению, и они говорят, что переживают то же самое, но по их рассказам это не выглядит так тяжело. У меня просто голова пухнет, когда я пытаюсь понять, что чувствуют другие. Сара говорит, что это классические материнские переживания, что я постоянно страдаю от того, что меня бросают. Я бы ей больше верила, будь у нее собственный ребенок.