Фил Уитейкер - Портрет убийцы

— Потому что ты не говоришь ему правды.

— Вот как. И в чем же она заключается?

— Ты не хочешь, чтобы твой папа знал, что ты живешь сексуальной жизнью. Пока люди живут врозь, можно сомневаться, но когда они съезжаются…

По мнению Сары, я увязла в мужском супрематизме. Пол хочет установить свое превосходство. Теперь он — мужчина в моей жизни, а папе осталось только похромать в кусты, найти себе там спокойное местечко и умереть. Моя боязнь рассказать ему все показывала, что я не готова лишить его возможности гордиться тем, какое место он занимает в моей жизни.

Сара смотрит все программы о природе. На прошлой неделе была программа о львах. Я сказала, меня оскорбляет намек на то, что в моих отношениях с отцом есть элемент сексуальности.

— Не физически, — сказала она. — А в эмоциональном плане.

— То есть?

— Инстинкт собственника, чувство вины, преданность, ревность.

— Папа не такой.

— А я и не говорю, что он такой. Я говорю о тебе.

Мы с Сарой встретились в кабачке на Стрэнде. Когда я вернулась домой, Пол уже лежал в постели.

Я могла либо лечь рядом с ним, либо разложить диван-кровать в свободной комнате. Он зашевелился, когда я легла.

— Как все прошло? — Голос был сонный.

— Отлично.

Я передвинула ноги на его сторону, почувствовала, как тепло начало согревать пальцы.

— Я подумала. Я поеду и встречусь с ним. Ты прав: он должен рано или поздно узнать.

Я дождалась свободных дней папы, чтобы он не был усталым и легкоуязвимым. Предварительно позвонила, сказала, что мне надо приехать, чтобы кое-что ему рассказать. Он открыл дверь с привычной улыбкой. Я прошла вслед за ним в гостиную, и мы принялись болтать. Через несколько минут он прервал меня на полуслове и спросил, что я хотела ему рассказать. У меня закружилась голова, словно я подошла к краю обрыва и сейчас шагну в пропасть.

— Да в общем, ничего особенного. Пол переезжает ко мне. Я подумала, что тебе надо это знать.

Он секунду смотрел на меня.

— И?

— И — все.

— Только-то?

Я кивнула.

— Ничего не понимаю. Он живет у тебя уже несколько месяцев, верно?

Я залилась краской.

— Откуда ты знаешь?

Уголки губ дрогнули в улыбке.

— Ты тоже будешь знать, когда у тебя появятся дети.

Я посмотрела на него: рукава рубашки закатаны, обнажая все еще сильные руки, густые волосы аккуратно подстрижены, на висках проплешины.

— Почему же ты ничего не говорил?

— Я считал, что ты сообщишь мне об этом, когда будешь готова. — Он уперся руками в колени и рывком поднялся. — Это не великое событие, Зоэ. Люди, знаешь ли, и в мое время так поступали — правда, менее часто, чем теперь. Главное, чтоб ты считала, что так и должно быть. Ты, к примеру, хочешь иметь свекровь?

Мы перешли на кухню. Я села к столу, а он налил воду в чайник и поставил его на огонь.

— Я думал, ты собираешься сказать мне что-то еще. — Он стоял ко мне спиной и как раз потянулся к стоявшей на полке коробочке с чаем. — Например, что ты беременна, или еще что-то.

Я рассмеялась:

— Папа!

Он оглянулся через плечо, затем повернулся и опустил в кружки пару пакетиков чая.

— Ты же говорила со мной по телефону таким серьезным тоном и сразу приехала. Что я должен был думать?

— Но разве это ты тоже уже не знал?

— Угу, о'кей, сам напросился.

Он налил воду в кружки, достал из холодильника молоко, перенес кружки на стол и сел напротив меня.

— В общем. — Он опустил взгляд на руки, обхватившие кружку. — Ты как?

— Никак! К чему эти расспросы?

— Ни к чему. Рад за тебя — вот и все. Он славный малый — Пол. — Отец приподнял кружку и улыбнулся: — За тебя. Поздравляю.

Это положило конец проблеме. Мы еще поговорили, но со смехом и поддразниваниями. Папа сказал, что у него есть заначка на свадьбу, если мы решим обвенчаться. А я сказала, что ему так легко от меня не избавиться. Тем не менее я все время чувствовала смущение. Мы никогда не говорили о личном. Всегда так было — ни разу не помню, чтобы я девушкой обращалась к нему. Будь у меня мама, вот с ней отношения были бы другими. Мальчики, прыщи и волосы. В мои подростковые годы папа иногда был слишком занят, чтобы ходить со мной по магазинам, и эта обязанность возлагалась на одну из моих псевдотетушек. Я возвращалась домой с бюстгальтерами и трусиками и прокладками, а также с очередной майкой или новыми джинсами, которые я могла ему показать, делая вид, что это все мои покупки. Со мной никто не говорил о вещах интимных, тогда как почти со всеми моими подругами говорили мамы. У папы на полке, на верхней площадке лестницы, стояла книжка «Любая женщина». Я утаскивала ее к себе в комнату вечером, когда он дремал перед «Новостями» по телевизору. Эта книжка просветила меня по поводу всего, что требовалось знать.