Фил Уитейкер - Портрет убийцы

Я перевожу с нее взгляд туда, где ждет Пол. Он прислонился к стойке бара, стоит, сгорбившись, уперев ногу в подставку. Пальцы одной руки барабанят по деревянной стойке; голова поворачивается, следуя за передвижениями бармена. Пол слишком много работает, я это знаю. Как правило, он возвращается домой после работы, когда Холли уже легла. И каждую субботу старается куда-нибудь увезти ее, чтобы дать мне отдохнуть, но я знаю, как его отупляет усталость. Внешне этого не скажешь — Холли всегда радуется ему, тому, что он проводит с ней время, а он часто ссылается на свою несостоятельность, на то, что не знает, чем ее занять, к чему она привыкла. В августе ему пришлось дважды съездить в Штаты — он пробыл там каждый раз по неделе. А когда вернулся, сказал, что Холли смотрит на него так, словно он чужой.

Эти разговоры о том, что надо снизить обороты. Прежде Пол любил Лондон — мы оба любили. Когда я забеременела, мы продолжали жить прежней жизнью: ели вне дома или покупали готовую еду, ходили в театры, в комедийные клубы, брали видеокассеты, вечно ложились спать намного позже, чем следовало бы, а на утро жалели об этом. Единственное, что изменилось: я перестала выпивать. Пол на какое-то время тоже перестал — из солидарности, а потом все постепенно вернулось на круги своя: кружка пива тут, бокал вина там. В последнюю пару месяцев я чувствовала себя слишком усталой, чтобы куда-то выходить, дым в кабачках и барах начал раздражать меня, я мечтала провести вечер в покое и тишине. Хотелось прочесть кое-какие книги, составить кое-какие планы. А Пол вел себя так, точно ничего не изменилось: встречался после работы с друзьями, допоздна задерживался. Я не возражала — мы никогда не считали, что должны быть всюду и везде вместе, — но меня тревожило, как все будет, когда родится ребенок. Я перестраивалась постепенно — под воздействием беременности. Для Пола же это была резкая перемена. Он исправно сопровождал меня на занятия, организуемые Обществом помощи деторождению, — пропустил лишь одно, но то, чему нас учили, важно было знать мне, а не ему. Если преподаватель включал в беседу мужчин, Пол вечно оборачивал все в шутку: говорил, как надо угощать сигарами, или как перерезать пуповину, или очутись он на месте роженицы, уж он бы потребовал все виды болеутоляющих. Есть вещи, говорил Пол, в которых он рассчитывает поучаствовать, но и тут несерьезно: если это будет мальчик, он с годика станет возить его в Хайбери, а если девочка — повесит на дверь ее спальни замок, как только ей стукнет пятнадцать. И ни слова о бессонных ночах, и коликах, и пеленках, и появлении зубов, и о любви поначалу со стиснутыми зубами. Я сама не знала, какой реакции я от него ожидала. Сейчас это кажется глупостью, но помню, как я готовилась к тому, что наши пути разойдутся. Я думала… В общем, не важно, о чем я думала. В Поле произошла глубокая перемена.

Наконец он получает напитки и возвращается с бокалом красного вина в одной руке и яблочным соком в другой.

— Извини, — говорит он. — Я думал, никогда не дождусь.

Звук его голоса или скрип стула, царапнувшего по полу, разбудил Холли. Она проснулась, вздрогнув, с полуосознанным вскриком. Пол вытаскивает ее из коляски, качает, пока она не приходит в себя. Уловив запашок, он приподнимает ее над головой, нюхает попку.

— Худо дело?

Пол снова ее опускает, целует девочку.

— Более чем очевидно.

— Ой, к тому же сейчас твоя очередь.

Появившийся на его лице наигранный ужас вызывает у меня смех.

— Пойду посмотрю, есть ли у них детская комната.

Я отправляюсь в бар.

— Ничего похожего, — говорит бармен и смотрит на меня так, словно хочет сказать: «Сидела бы ты дома». Когда я возвращаюсь к столику, на нем уже стоит еда, и Холли «катается на лошадке» — скачет на колене у Пола.

— Подгузники отсутствуют. — И я развожу руками. — Отнесу ее в туалет.

— Нет, все должно быть по-честному.

Пол встает, берет ее на руки, прихватывает сумку. Я чувствую благодарность при виде того, как он исчезает за дверью мужской уборной, — все-таки старается нести свою ношу, когда может. Помню, отец, когда я впервые привезла к нему Холли, признался, что никогда в жизни не менял подгузников. Он, конечно, в шутку сказал, что готов научиться, даже уйдет с работы, если я хочу, чтобы он помог с ребенком. Я терзалась угрызениями совести, заканчивая свой отпуск по рождению и отдавая девочку в ясли. Но разговор с папой заставил меня понять, в каком совсем ином мире жил он, если сравнить с теми обязанностями, какие ложатся на отца в наши дни.