Иван Парфентьев - Прошлое в настоящем

— Так как же с музеем криминалистики, комиссар? — спросил я себя. — Видно, плохо ты работаешь?..

Экскурсовод прервал объяснение и вопросительно посмотрел на меня:

— Вы что-то сказали?

— Нет, нет.

Я спорил сам с собой. Спорил вслух.

Извинившись, я отошел в сторонку. А мысль все сверлит мозг: «Как же с «нашим» криминалистическим музеем?»

Видимо, моя работа заставляет меня острее воспринимать все это. А если посмотреть со стороны?

В музее криминалистики «короли взлома» уходят в прошлое, и экспонаты молчат.

Есть у меня одна фотография, она могла бы висеть в музее, в разделе «Конец преступного мира». Это фотоснимок 65-летнего старика Муравского.

Стены московского уголовного розыска видели его еще молодым. Тогда он не был лыс, и щегольские усики не блестели сединой. Последний раз Муравского задержали за карманную кражу. Он уже постарел, не мог прыгать на ходу из трамваев — возраст не тот. Тогда он стал подвизаться в церкви, обирать тихих, смиренных старушек.

У Муравского много знакомых среди прихожан. Недаром, когда его задержали в церкви, на следующий день в МУР пришла делегация верующих. Они просили отпустить «бедного старичка». Когда же им рассказали все, что было известно о Муравском, они, понурив головы, ушли из уголовного розыска.

В тот же день я разговаривал с этим представителем последнего поколения «воров-аристократов».

На вопросы он отвечал скупо, неохотно.

— Где живете?

— Это несущественно. Ночевал на вокзалах, в поездах.

— Значит, вы бродяга?

Он молчит. Ему не нравится слово бродяга.

— Где работали?

— Последнее время нигде.

— Есть ли у вас профессия?

— А как же! Мои родители имели в старое время лавку с москательными товарами, а я у них был старшим приказчиком.

Выясняется, что в наше время Муравский нигде и никогда не работал. Пытались его приучить к труду в местах заключения, но он не захотел. Считал себя «интеллигентом».

И вот последний, кажется, самый простой вопрос:

— Есть ли у вас друзья?

— Друзья? — удивился Муравский. — Вы хотите сказать — сообщники?

— Вы не поняли вопроса, Муравский. Речь идет не о сообщниках и даже не о собутыльниках, а о людях, которые вам близки. Может, вас связывают с ними общие воспоминания?

— На что намекаете, начальник? У меня нет связей с преступниками. Я работал один.

Муравский даже не понимает, что означает слово «друг».

Он жил в нашей стране, но ни одно из ее огромных дел его не коснулось. Люди строили, учились, воевали, любили, а Муравский воровал, сидел в тюрьмах. Человек, всю жизнь обворовывавший людей, — обокрал себя.

Время его наказало.

В нашей стране идет глубокий процесс рождения нового человека. Рождается этот человек не в мечтаниях — он виден, ощутим по его новому отношению к труду, по его поступкам и характеру. Лень, зависть, корыстолюбие уже не властвуют над новым человеком. Миллионы юношей и девушек, бросив уютные квартиры в городах, едут на целину и новостройки. Валентина Гаганова и многие ее последователи перешли в отстающие бригады.

В этой атмосфере героизма, бескорыстия, в обществе, где все больше и больше проявляются коммунистические отношения, труднее становится орудовать людям с частнособственнической психологией. Люди поняли, что старое уходит навсегда. На смену ему пришла новая жизнь, жизнь с новой коммунистической моралью.

«Люди понимают, что старая жизнь уходит». Написал я эту фразу и подумал: «Но ведь не все же еще понимают!» Преступность в нашей стране уменьшилась, а ведь оставшиеся уголовники — это живые люди, пусть заблудившиеся, но люди. Возвращение их к честному труду и честному образу жизни — дело всей общественности. И не потому появились эти записки, что мне хотелось пополнить коллекцию детективных сочинений. Мне, человеку, отдавшему десятки лет борьбе с нарушителями закона, хотелось рассказать о том, как еще сильны старые привычки.

Но вернемся к Ржавину. Помните, с чего началось? С голубей. Почему же такое невинное занятие привело к краже? Ведь вместе с Ржавиным стали воровать ребята. После Московского фестиваля многие москвичи стали разводить голубей. Но если в дни подготовки к фестивалю голубеводами интересовались комсомольцы, то теперь их отдали на откуп голубятникам-коммерсантам, и пошли пьянки, спекуляции, карточные игры, воровство. Бедного сизого меняют на водку, перепродают. Между тем в Москве есть примеры, когда комсомольцы создали клубы голубеводов, поставив во главе их настоящих энтузиастов-любителей. Чтобы ржавины не отнимали у нас честных ребят, голуби должны быть взяты комсомольцами на свое вооружение.