Heлe Нойхаус - Белоснежка должна умереть

Дальнейший рассказ привел Пию в такое волнение, что у нее даже дыхание перехватило.

— Грегор хотел убежать, но перед ним вдруг как из-под земли вырос Тис. Он просто стоял и смотрел на него в своей характерной манере, не говоря ни слова. Грегор умчался домой. Он ревел, как маленький ребенок… — В голосе Терлиндена прозвучали нотки презрения. — Мне позвонила Даниэла, мы встретились у сарая Сарториусов. Тис сидел рядом с мертвой девушкой. Я подумал в тот момент, что самое лучшее — это спрятать труп, и мне не пришло в голову ничего более подходящего, чем старый бункер под нашей оранжереей. Но при Тисе это сделать было невозможно. Он держал Штефани за руку. И тут Даниэла придумала сказать ему, что он теперь должен следить, чтобы со Штефани ничего не случилось. Это, конечно, была опасная затея, но все шло гладко. Одиннадцать лет. Пока не появилась эта Амели. Эта маленькая любопытная стерва, из-за которой все пошло насмарку…

Получалось, что они с Даниэлой Лаутербах все эти годы знали правду о Лауре и Штефани и молчали. Как же они могли столько лет жить с такой тайной?..

— А когда исчезли Амели и ваш сын — кого вы подозревали в их похищении? — спросила Пия.

— Надю, — глухо ответил Терлинден. — Я видел ее в тот вечер, когда Грегор убил Штефани в сарае Сарториусов, но никому не сказал. — Он тяжело вздохнул. — Потом я говорил с ней об этом… Она вела себя вполне разумно, и, когда я через одного старого знакомого связал ее с нужными людьми на телевидении, она обещала мне навсегда забыть обо всем, что видела. Она уехала из Альтенхайна, о чем всегда мечтала, и сделала потрясающую карьеру. И вроде бы на этой истории можно было поставить точку. Все утряслось… — Он потер глаза. — Ничего бы не случилось, если бы все соблюдали правила игры.

— Люди — не шахматные фигуры! — возразила Пия.

— Ошибаетесь. Большинство людей довольны и счастливы, если кто-то берет на себя ответственность за их жалкую, занюханную жизнь и принимает решения, на которые сами они не способны. Кто-то должен иметь перед собой общую картину и, если нужно, дергать за нитки. И этот «кто-то» — я.

На его лице появилась улыбка, в которой едва заметно светилась гордость.

— Ошибаетесь, — возразила Пия холодно, окончательно разобравшись в ситуации. — Это не вы, а Даниэла Лаутербах. В ее игре вы тоже были всего лишь пешкой, которую она переставляла с клетки на клетку по своему усмотрению.

Улыбка Терлиндена исчезла.

— И молите Бога, чтобы мой шеф успел ее взять в аэропорту. Иначе все жирные заголовки на первых страницах газет достанутся вам одному, и вы один, в гордом одиночестве, отправитесь за решетку до конца своих дней!

— С ума сойти! — Остерманн покачал головой, глядя на Пию. — Значит, если я правильно понял, то матери Тобиаса по праву принадлежит пол-Альтенхайна?..

— Совершенно верно, — кивнула Пия.

Перед ними на столе лежала последняя воля Вильгельма Терлиндена в виде завещания на трех страницах, составленного и нотариально заверенного двадцать пятого апреля 1985 года, в котором он лишал наследства свою жену Даниэлу Терлинден, урожденную Кронер, и своего брата Клаудиуса Терлиндена. Амели, перед тем как сесть в машину «скорой помощи», чтобы сопровождать Тобиаса в больницу, передала этот документ в толстом конверте одному из полицейских. Тобиасу повезло: пистолет, из которого Даниэла Лаутербах стреляла в него, имеет низкую пробивную способность, поэтому он остался жив. Правда, он потерял много крови, и состояние его даже после операции оставалось пока тяжелым.

— Я все-таки не понимаю, почему завещание Вильгельма Терлиндена находилось у Хартмута Сарториуса… — сказала Пия. — Оно было составлено всего за две недели до его смерти.

— Наверное, он только тогда и узнал, что его жена много лет изменяла ему с его братом.

— Хм… — задумчиво произнесла Пия, с трудом подавив зевок.

Она уже утратила всякое ощущение времени, чувствуя одновременно смертельную усталость и перевозбуждение. Тобиас и его семья стали жертвой темных, злых интриг, чужой жажды власти и денег. Но благодаря завещанию, которое сохранил Хартмут Сарториус, их с матерью хотя бы в материальном плане ждет относительно счастливая развязка.

— Ну ладно, чеши домой! — сказал Остерманн. — С бумагами можно разобраться и завтра.

— Почему же Хартмут Сарториус так и не воспользовался этим завещанием? — не унималась Пия.

— Может, боялся. У него ведь и у самого рыльце в пушку. Как-то ведь он заполучил это завещание? И думаю, что не совсем законным способом. Кроме того, в такой деревне, как Альтенхайн, действуют совсем другие законы. Мне это знакомо.