Алина Егорова - Драгоценности Жозефины

– Да.

– Снотворное в вино подсыпали ему вы?

– Я.

– Потом взяли в руки нож и…

– Я пошла на кухню, взяла там нож. Я хотела его убить. Я ненавидела его, ненавидела! Но я его не убивала! Тогда я еще не знала, как это тяжело – убить человека. Можно замахнуться ножом, приставить острие к груди, но вонзить нож – нет. Я поняла, что не могу этого сделать. И не потому, что мне стало жаль Дворянкина или я побоялась наказания. Тогда, стоя над ним спящим с ножом в руке, я отчаянно желала ему смерти, а вот убить не смогла. В моей голове что-то переклинило – я ощутила себя собой, такой, какая я есть: слабой женщиной, не способной разделаться с врагом, или же человеком, который не может отяготить свою душу грехом, – не важно. Главное, что в ту минуту я увидела себя настоящую, без ложных иллюзий. И тогда я смогла честно себе признаться, что Дворянкин мне не нужен. Я стала свободной, свободной от нелюбви.

– А до этого вы были не свободной, вас держали на привязи? – тон адвоката приобрел иронические нотки, но Таня не придала ему значения, внутри у нее все кипело, и захотелось выговориться впервые за долгое время.

– Да, держали. Я его ненавидела и любила. А теперь я свободна, и не потому, что Романа нет в живых. Некоторые и после смерти любимых не могут мысленно с ними расстаться, страдают, навсегда закрывая сердце от любви. – Таня замолчала, собираясь с мыслями. К адвокату она по-прежнему относилась настороженно, она не считала, что он сможет ей помочь, но, раз его нанял Юра, значит, нельзя отвергать его помощь, потому что Юра действует из лучших побуждений, и в этом Таня ничуть не сомневалась. – Я положила нож на столик и решила уйти от Дворянкина навсегда. Написала прощальное письмо – на лбу и на зеркале в ванной, когда пошла туда, чтобы вымыть руки от крови. Я не сумасшедшая, не подумайте. Но я так страстно желала ему смерти, что, когда занесла над ним нож, представила, как хлынула его кровь, а потом она мне долго мерещилась всюду. Мыла руки, но они не отмывались – я видела на них кровь.

Покидая его квартиру, я решила запереть дверь. Помимо основного у Романа был запасной комплект ключей. Знала, где он лежал, – в ящике тумбочки, в прихожей. Дворянкин мне его показывал, как бы случайно, но… он нарочно это сделал, чтобы подкинуть очередную иллюзорную надежду. Вот, мол, ключи, возможно, я дам их тебе. Потом. Его любимые слова: «возможно», «наверно», «ничего исключать нельзя», «когда-нибудь после», «я подумаю» и так далее. Не говорил «нет», но никакой определенности не давал, только надежду. Глупую пустую надежду.

Когда любишь, хватаешься за эту надежду как за соломинку. Я его любила. И ненавидела за то, что надежды не оправдывались.

Заперев дверь, я положила ключи под коврик. Это все же лучше, чем оставить дверь открытой. А встречаться с Романом потом, чтобы вернуть ему ключи, я не хотела. Рубить концы, так рубить – одним махом. Я даже работу думала поменять после отпуска, чтобы в «Зеленом береге» его не видеть.

– Вы кого-нибудь встретили в подъезде, когда уходили?

– Не знаю, не обратила внимания. Не до того мне было, меня трясло. Разве что… да нет, это не имеет значения и к делу не относится.

– В данном случае к делу относится все.

– Я стояла и ждала лифта, чтобы спуститься вниз. Когда он приехал и открылись двери, я увидела свое отражение. Такая же прическа, цвет волос, платье… Я подумала, что мне мерещится или в лифте зеркало, но там нет зеркала. Отражение двинулось мне навстречу.

Вы считаете, что я спятила? Думаю, то было временное помутнение – ведь меня лихорадило, и все воспринималось как в полусне. Но я не удивлюсь, если скоро на самом деле сойду с ума.

– Зачем вы оставили надписи на лбу Дворянкина и на зеркале?

– Я устала. Очень устала держать в себе эмоции. Мне было необходимо их выплеснуть, сделать то, чего я раньше себе не позволяла. Я захотела написать у Романа прямо на лбу, чтобы он понял, что я ушла от него навсегда. Но на лбу так мало места, а сказать хотелось гораздо больше.

– Понимаю, – усмехнулся адвокат. – Но столь экстравагантным поступком вы усложнили свое положение, поэтому вам придется дать объяснения следователю.

Встреча с адвокатом зародила в Таниной душе зыбкую, крошечную надежду на лучшее. Ей хотелось верить Морсину, но он мужчина, а мужчинам Таня не доверяла. Мужчинам верить нельзя – эта аксиома начала складываться в Таниной голове с раннего детства. Ее отец любил мечтать вслух. То, что это были всего лишь мечты, а не планы на будущее, за которыми непременно должны последовать конкретные действия, Таня поняла много позже, а тогда, в пять лет, девочка принимала слова родителя за чистую монету.