Алина Егорова - Драгоценности Жозефины

– Не знала я ее. Или вы считаете, что я, зная, что у Романа есть любовница, стала бы продолжать с ним отношения? – вспыхнула Таня и осеклась. Вот этого говорить не следовало. Но слово не воробей. До этого она молчала или все отрицала, даже такие очевидные вещи, как близкие отношения с Романом. И все потому, что не знала, что говорить можно, а что нет. Таня много раз слышала фразу о том, что любое сказанное подозреваемым слово может быть использовано против него. Лучше уж ничего не говорить вовсе, благоразумно решила она.

Тихомиров лишь криво улыбнулся.

– Хотите, я расскажу, как все было на самом деле? Вы состояли с Дворянкиным в любовной связи или, как это у вас называется, – встречались. Потом вы поняли, что, кроме вас, у Дворянкина есть еще и Куропаткина. Шестого июля вы пришли к нему домой, устроили сцену ревности и убили своего любовника. А заодно в качестве компенсации за моральный ущерб обчистили его сейф. Вот только кто убил Куропаткину, мне непонятно.

– Мне тоже непонятно, – процедила Таня, игнорируя обвинения в убийстве Романа.

Илья Сергеевич только вздохнул. Идя сюда, он особо не рассчитывал на откровенность Климушкиной, но задать вопросы был обязан. По-человечески ему было жаль Татьяну, и, если бы он мог, он бы ее отпустил. Но она убийца – факты, упрямые факты указывают на ее виновность. Других, говорящих о ее невиновности, у него нет. Хотя бы сама начала говорить, глядишь, и появилась бы какая-нибудь зацепка, а то молчит как партизан или талдычит, что не убивала. С новым трупом, дело по которому ему еще не отдали, замаячила перспектива нового витка в расследовании. Кто знает, может, он откроет смягчающие обстоятельства для Климушкиной, а может, и наоборот…

Таня вернулась в камеру со скверными чувствами. «Если бы я знала, что у Романа есть любовница, стала бы продолжать с ним отношения?!» – вертелась у нее в голове фраза, которую она так убедительно произнесла на допросе. Когда она говорила это следователю, сама себе верила.

«Несмотря на то что я знала, что у Романа есть любовница, я продолжала с ним отношения» – звучит ужасно. Но это ведь так! Господи, как же меня угораздило влюбиться до такой степени самозабвения!

Таня только сейчас осознала, как плох был их роман с Дворянкиным: сколько она себе врала, строила иллюзии, а стоило рассказать об этом вслух, испугаться собственных слов, и все встало на свои места – отношения именно такие, каким выглядит рассказ о них, без всяких условий и оговорок. Без этих обманчивых «да, но…», «есть ведь обстоятельства».

Любовницу Романа убили, размышляла она. За что? Вряд ли Дворянкин связался бы с девицей с сомнительной репутацией – он разборчивый. Значит, дело в нем самом? А вдруг могут и меня так же, как эту Куропаткину? – похолодела Татьяна. Что же делать, что? И помощи ждать не от кого. Родители развелись, мама после этого подалась в какой-то волонтерский клуб, сильно напоминающий секту, и ее теперь интересуют только дела клуба и ничего больше. Когда она звонила матери, слышала лишь одно: клуб, а в клубе, надо в клуб… и никогда не интересовалась, даже ради формальности, как у дочери дела. Из-за этого Таня и квартиру стала снимать – до того ей надоели разговоры про клуб. Отец появлялся лишь первые полгода, а потом перестал. У него новая семья, ему некогда.

Поддержки от семьи ждать бессмысленно, ее и раньше-то особо не было: кормили, одевали, спрашивали, выучила ли уроки, а сами не всегда слушали ответ. А теперь, когда родители живут каждый сам по себе, она им и вовсе неинтересна. Друзья? Где они, друзья эти? И как так получилось, что она, всеобщая любимица, осталась одна?

В тюремной камере Таню интересовали два вопроса: что будет дальше и когда все это кончится? Неопределенность угнетала больше, чем чудовищная обстановка и ситуация, в которую она попала. Ей хотелось, чтобы уж скорее все разрешилось – осудили бы и отправили по этапу, а там – будь что будет. Тогда хотя бы оставят ее в покое и не станут выматывать на допросах душу, заставляя снова и снова переживать неприятные моменты.

И вот опять раздался лязг металлической двери, опять называют ее фамилию, опять надо вставать и куда-то идти. Куда и зачем – конвойный не говорит, и спрашивать его бесполезно – все равно не ответит. Не положено. Длинный коридор, звуки шагов, пристальный взгляд в спину. Идти нужно быстро, без оглядки и остановок. Короткий, как выстрел приказ: стоять! Значит, уже пришли, вот она – дверь. Снова допрос? Ведь сегодня следователь уже приходил. Раздобыл новые улики? Впрочем, это не важно – она будет молчать.