Владимир Гоник - Преисподняя

Для работы условия в пансионате были неправдоподобные, можно сказать идеальные: тишина, покой, вышколенный персонал, который никогда не докучал и ухитрялся оставаться незаметным, прекрасная еда, позабытая большинством населения, бассейн, спортивный зал с тренажерами.

Признаться, пансионат оказался таким, какой я изобразил в романе. Я работал с утра до ночи, понимая, что этот рай долго не продлится: издатель засунул меня сюда в надежде поскорее заполучить роман.

В пансионат вели закрытые шоссе, посты автоинспекции проверяли все незнакомые машины. Попасть на территорию можно было по особым пропускам, контрольные пункты бдили день и ночь. Корпуса неусыпно стерегла служба безопасности, рослые накачанные молодцы следили за каждым шагом, патрули с рациями круглые сутки прочесывали лес. Плоская крыша могла принять любой вертолет, дороги в лесу плавно изгибались, ограничивая обзор коротким расстоянием — от поворота к повороту.

Главная особенность состояла в том, что здания пансионата не просматривались ни с одной точки окрестностей. Расположенный в стороне поселок персонала был виден еще издали, за много километров, а десятиэтажные корпуса пансионата оставались невидимыми даже с близкого расстояния. Секрет заключался в искусственной широкой впадине, вырытой посреди леса наподобие круглого кратера, куда опустили здания, — деревья вокруг на склонах поднимались выше крыш.

Закрытые пансионаты наряду со многими прочими номенклатурными привилегиями и нравами свидетельствуют о слабости перемен. Многое из того, о чем сказано в романе, осталось незыблемым — цветет и пахнет.

Между тем публикация журнального, урезанного в несколько раз варианта «Преисподней», на который решилась прежняя (до раскола) «Юность», то и дело откладывалась по загадочным причинам: то исчезли пресс-формы, то цветные вклейки, то возникали непредвиденные осложнения в типографии. Тираж был уже отпечатан, когда вдруг пропали макеты обложки, что повлекло за собой очередную задержку.

Тем временем в упомянутых в романе подземельях, по которым я раньше передвигался свободно, шли спешные работы: возводились стены — я натыкался на свежую кладку, устанавливались решетки. Один из моих информаторов сообщил, что тоннель по ночам патрулирует дрезина с тремя автоматчиками. И я сам в одном месте повстречал военных с рацией, в другом милицейский пост.

После выхода романа отдельной книгой все вдруг заговорили о подземной Москве. К моему удивлению объявились тучи знатоков, которые всегда все знали, но почему-то до сих пор молчали. Интересно, где они были раньше? Невесть откуда возникли клубы, кружки, юные туристы-натуралисты, появились компании праздношатающихся великовозрастных юношей, которые для пущей важности нарекли себя всякими иностранными словами — дигерами (копателями), к примеру, с планеты андерграунд — о, эта неизбывная, давняя, как мир, отечественная страсть, смесь французского с нижегородским!

Некоторые из новоявленных любителей вычитывали из романа сведения, извлекали подробности и детали, одолевали меня расспросами, записывали за мной в толстые тетради, как прилежные ученики, каждое слово, чтобы потом выдать на стороне свежеприобретенную информацию за свои изыскания. Кое-кто из них шаманил, пускал пыль в глаза и за неимением ничего другого таскал доверчивых журналистов в одно и то же место — к руслу Неглинки, куда только ленивый не лазил. Кое-кто водил публику за нос, выдумывал о себе всякие небылицы, плел в прессе, на радио и по телевидению несуразную чушь о рыбах-мутантах, о гигантских крысах и тараканах, которых они якобы встречали. Правда, без малейшего доказательства, в одной лишь необузданной жажде славы.

С выходом романа странно повели себя и некоторые известные мне люди: археологи, хозяйственники, журналисты, администраторы… Как наемные певцы, они вдруг запели старые песни: нечего, мол, соваться, куда не просят. Но я заранее знал, что номенклатура постарается сохранить свою неприкосновенность, «певцы» лишь отрабатывают жалование.

Неожиданностью для меня оказался затяжной приступ профессиональной ревности у нескольких специалистов, которым показалось, будто я вторгся на их заповедную территорию, где они, правда, без большого успеха, промышляли десятки лет; судя по всему, люди, скоропостижно объявившие себя специалистами, полагали подземную Москву своей вотчиной. Впрочем, зависть — тема древняя, как мир, и такая же банальная.