Виктор Мясников - Изумруд - камень смерти

- Эй! - крикнул сверху Фарид, почувствовавший, что колесо снова крутится легко. - Что случилось?

- Всё нормально! - отозвался Вовец. - Пока не крути! Я пойду штрек осмотрю!

- Чего, чего? - не понял Фарид.

- Штрек осмотрю и вернусь! - ещё раз громко пояснил Вовец.

- Чего посмотришь? - не унимался напарник.

Вовцу стало ясно, что парень попросту слово в первый раз услышал, вот и не понимает, о чем речь. Решил на этом диалог прекратить. Когда парень сам спустится в штрек, сразу поймет, что это такое. Освободился от веревки и направился в коридор. Опять подивился, насколько старые горщики тщательно выбирали жилу. Брали только богатую породу, а бедной лишний раз обушком не касались. Поэтому и ход такой извилистый, местами очень узкий, еле протиснешься.

Он внимательно осматривал потолок, отыскивая летучих мышей. Вскоре нашел ту колонию, что обнаружил ещё во время первого спуска в колодец. Мышки висели группами штук по пять-семь, не очень плотно. Странно, что они проделали такой путь через входную штольню, зал, колодец, залетели в штрек, вместо того, чтобы повиснуть, скажем, на колесе. Ведь за деревяшку им цепляться куда легче, чем за камень. И тут Вовца пронзила догадка, он даже вспотел от такой мысли. Наклонил голову, бросив узкий луч на пол. Его покрывал слой засохшего помёта. Вовец опустился на корточки, привалившись спиной к холодной стене. Стянул с головы резинку с фонарем, вытер тыльной, чистой стороной ладони лоб. Опустил фонарь к полу, рассматривая его, и захохотал:

- Господи! Сколько радости может доставить обычная куча дерьма!

Поднялся, возвращая фонарь на место. Снял с потолка одну из спящих мышек, целиком уместившуюся в ладони, ощутил биение её крошечного сердца. Зверек проснулся и резко пискнул, пополз из кулака, царапая пальцы острыми, как иголки, коготками, остановился, раскрыв в беззвучном крике широкий рот.

- Слышь, мышка? Клянусь никогда в жизни не есть летучих мышей! патетически воскликнул Вовец, породив гулкое эхо.

Он был вполне искренен и готов пустить слезу радости. Даже чмокнул мышку промеж широких мягких ушей в рыжий гладкий затылочек, потом распрямил ладонь. Зверюшка, вихляя длинными локтями, быстро добралась до кончиков пальцев, поразевала беззвучный рот, зондируя округу ультразвуком, расправила кожистые крылья и бесшумно упорхнула. Десятки лет слетаются они на днёвки и зимовки в эту шахту, обжили надежный штрек с постоянной температурой и удобным потолком. Значит, есть отсюда выход на поверхность.

Вовец торопливо пустился вперед по коридору. В луче фонаря мелькнула разбуженная им мышка, и он некоторое время на ходу наблюдал её стремительный и неровный полет, пока та не исчезла из вида. В прошлый раз он не достиг конца этого штрека, добравшись только до мокрой глины, растекшейся по полу. И как он сразу не вспомнил про эту глину? Ведь ясно же: в горный массив такое количество по тонким трещинам не просочится, должен быть прямой контакт с поверхностным почвенным слоем.

Он бросился вперед по липкой глине, печатая рубчатые следы на гладкой поверхности, в радостном предчувствии скорого освобождения из каменной темницы. И наткнулся на завал. Массивные плиты, отвалившиеся от стен и потолка, хаотично громоздились, словно ледяные торосы, такие же холодные, гладкие и тяжелые. Вовец ткнулся лицом в треугольную щель между глыбами, как голодная лошадь в торбу с овсом, даже налобник заскрежетал, столкнувшись с камнем. Пьянящий, одуряющий, сумасшедший запах разогретой солнцем сосновой смолы, трав, цветов, листьев, муравейников, птичьих гнёзд - запах жизни дохнул в лицо. От него защипало глаза и запершило в горле, и Вовец не смог удержать слёз. Сколько можно строить из себя Железного Дровосека в конце-то концов?

Потом Фарид ему сознался, что такой панический страх испытал всего раз в жизни, в раннем детстве, когда поздно вечером сидел дома один, а вокруг, за бревенчатыми стенами избы, бушевала жуткая гроза и хлестал град. Оконные стекла лопались и сыпались на пол, слепящий белый свет врывался в комнату, а гром бил сверху, как огромный молот. Ему показалось, что он остался один, все умерли, и его самого скоро убьет. Совсем уже в темноте пришли с сенокоса отец с матерью, переждавшие где-то бурю...

Сегодня он пережил нечто подобное, если не хуже. Стоя в кромешном мраке, вцепившись в колесо, словно потерпевший кораблекрушение в спасательный круг, он вслушивался в невыносимую тишину, вздрагивая от холода, ужаса и саднящей боли в ожогах. В нескольких шагах от него лежал изуродованый труп приятеля и нагонял ещё больший страх. И ничто не мешало подумать о жизни, наоборот, ни о чем другом думать не удавалось. Наверное, перед лицом смерти у всех появляются такие мысли. Время, казалось, вообще остановилось, и Фарид успел тысячу раз раскаяться, что дружил не с теми, занимался не тем, обижал мать и сестренок. И тысячу раз обещал, что если удастся выбраться из этой могилы, начнет другую жизнь. Правда, довольно смутно представлял, в чем будут суть и смысл этой новой жизни. И ещё он понял, что презираемые "братвой" работяги, мелкие людишки, в поте лица добывающие свой жалкий прожиточный минимум, на самом деле и есть подлинные хозяева жизни, из врожденного миролюбия терпящие разнообразных паразитов. Они знают, что надо делать, когда и как, чтобы не пропасть. Поэтому Фарид начал молить Аллаха, чтобы всевышний уберег этого спокойного дядьку, помог ему в бездонном колодце и вывел на белый свет.