Виктор Мясников - Нас научили

- Вот, достал...

Повалился около.

Мутно глядя перед собой, Постников слабым, прерывистым голосом прошелестел:

- Молодец, рядовой Понтрягин. - Почерневшие губы дрогнули подобием улыбки. - Объявляю устную денежную премию.

- Спасибо, товарищ ефрейтор, - откликнулся рядовой, щелкнув зубами.

- Да какой я тебе к свиньям ефрейтор. Зови, как все, Васёк. Самого-то как звать?

- Саша.

- Шурик, значит. Где так плавать выдрочился, Шурик?

Будь у Понтрягина хоть малость сил, он взвизгнул бы от радости. В армии, где всех солдат кличут по фамилиям или прозвищам, зваться по имени высшее солдатское отличие. Это надо заслужить. А теперь его, Понтрягина, которому чинарик оставить докурить - западло, сам Васёк Постников будет Шуриком звать. И он радостно отозвался:

- В ДОСААФе. А знаешь, Васёк, как ДОСААФ расшифровывается? Добровольное общество содействия Андропову, Алиеву, Федорчуку.

Постников устало хмыкнул:

- Ну, Андропова скоро год как схоронили, у КГБ своя клиентура, а Федорчуку не больно-то добровольно содействуем. Или ты сам в ВВ напросился?

Посинелые, обтянутые пупырчатой кожей с поднявшимися дыбом волосами на руках и ногах, они валялись на холодном колючем песке. Снова заплакал Тукташев.

- Хорош выть! - заорал Понтрягин. Че ещё за деньги? На службе собака утонула.

- Погоди, Сашок, - осадил его Постников. - Кому собака, а кому материальная ценность. По бумагам этот кобель, небось, первым сортом числится. Не реви, Тукташ, выкрутимся. Главное, автомат достали, судить не будут. На гражданке кем работал?

- Совхоз работал, арыки чистил, - давился слезами.

- Ладно, не плачь, будь мужиком. Сколько денег получал?

- Сто рублей получал, да. Зимой дом сидел. Папа умер, мама болной. Пенсия нет, надо деньгам давать, да... Сад маленький. Мама директор ходил, земля просил. Говорят, писот рублей дай. Нет писот рублей. Говорят, деньгам заработать не мог, ленивый, зачем земля?

- У, заразы, Андропова на вас нет. Что за народ? Хоть что с ним делай - все терпит. Да что у вас, советской власти нет? Пожаловаться некому?

Тукташев сидел, сгорбившись, тер глаза, пошмыркивая носом.

- Как жаловаться? Милиция арестует, турма садит, да, бить будет.

- Ну, это ты загнул, конечно, - неуверенно возразил Постников. Ладно, я виноват, я тебя и отмазывать буду. Одевайтесь, на ходу скорей высохнем. Эту хмырюгу мы и без собаки хоть из-под земли выкопаем, на росе след до полдня держится. Выясним, кто такой, все равно докладывать придется, какого черта с места сорвались.

Часа через два они его нагнали. Здоровенный голый мужичина, на полголовы выше Постникова и вдвое шире в плечах, поднялся навстречу. Видно, решив, что погоня отвязалась, он расположился обсушиться на бугорочке в жидком осиннике. Дурашливо вскинув загребистые, как совковые лопаты, лапищи, разглядев буквы на погонах, весело объявил:

- Парни, я не жулик, я - браконьер!

- Почему убегали? - Постников шутить не собирался.

Мужик состроил глупую физиономию:

- Так гнались... С собаками...

Он явно издевался.

- Документы попрошу предъявить.

- Какие документы у голого человека? - звонко хлопнул себя по литым молочным ляжкам, продолжая куражиться.

Но Постников уже углядел на валежине маленькую книжечку, раскрытую солнышку. Потянулся. Здоровяк перехватил руку, сжал запястье, как в тиски завернул. Приблизил вплотную широкое лицо. В холодных глазах разгорались злые искры.

- Вот этого не надо, начальник.

Сморщившись, Постников брезгливо отстранился. Притопил пальцем спусковой крючок автомата. Хлестнул короткой очередью. В сторону, конечно, по раскинутой телогрейке, вывернув мокрые клочья серой ваты. Мужик сразу обмяк, попятился. Глаза его опустели. Постников без замаха, прямым, саданул костяшками в мохнатую грудь так, что екнуло. Мордатый сел, придавив задом голубичный куст.

- Я ж тебя шлепну сейчас, дядя. В порядке самообороны. - И, страшно выкатывая бешеные глаза, Постников хрипло заорал, скалясь щербатым ртом, брызгая слюной: - Становись к сосне, гад!

В хилом осиннике сосной и не пахло. Но тот поверил, перепугался не на шутку. Место глухое, свидетелей нет. Минут пять ползал под наведенным дулом, молил детьми и Христом-богом. А Постников материл его и в бога, и в святых апостолов, и в распронавертеть туда-сюда... И пару раз врезал сапогом под ребра. Потом забрал размокшие корочки - охотничий билет, сверив полуотклеенную толстощекую фотографию с бледным оригиналом, сунул в карман.