- У тебя есть гвозди или стеклянные бусы? - осведомился я.
Вэнс недоуменно посмотрел на меня, потом громко заржал и покачал головой. Выпрыгнув на асфальт, он запер дверцу фургона.
- Необходимая предосторожность, - пояснил он. - В противном случае, маленькие мерзавцы распотрошат машину в мгновение ока. Если захотят, они открутят двигатель за семь секунд. Эй, вы, оборванцы! - заорал он. - А ну, кыш отсюда! Кто подойдет к фургону, башки поотрываю. И чтоб не писать на бортах "Я люблю Алика Дугласа Хьюма"!
Мы пробились через грязнощекую и сопливую толпу и поднялись по железной лестнице на второй этаж. С этой огромной высоты я окинул взглядом квартал. Невеселое зрелище, скажу я вам. Мрачные серые ряды унылых, однообразных закопченных домишек, над которыми, как скала Гибралтара, возвышалась внушительная католическая церковь.
Детишки выводили пальцами на запыленном борту нашего фургона фразу "Я люблю Джорджа Брауна", а один крохотный негодяй в красном свитере силился отодрать правую фару.
- Эй, детишки, отойдите от машины! - крикнул Вэнс, высовываясь из окна.
- Пошел в жопу! - пискнул тоненький голосок.
Вэнс пожал плечами и постучал в квартиру номер семьдесят два.
Дверь открыло нечто с головой, покрытой папильотками, в грязном переднике, облитом заварным кремом. Во всяком случае, я надеялся, что это заварной крем. На руках существа заходился ревом младенец, а изо рта торчала сигарета.
- Ну? - процедило существо, стряхивая пепел на пол.
- "Швейные машинки Райтбая", мадам, - учтиво представился Вэнс, шмыгнув носом. Вонь стояла ужасающая. Она выплыла из двери, как облако тумана, и казалась настолько тяжелой, что могла обрушить балкон.
- А, да, как раз вовремя, - существо посторонилось, пропуская нас в квартиру.
Когда мы прошли по коридору, мне едва не стало дурно. Я боялся, что никогда уже не отмоюсь от этого удушливого и едкого запаха. Он шибанул мне в лицо, как гнилое яблоко, и пропитал всю кожу, волосы и одежду, как будто я постоял под душем из испорченного пива.
В мрачной гостиной, освещаемой только серым уличным светом, у которого хватило смелости пробиться в эту берлогу, на ветхом диване лежала самая древняя старушка, которую я когда-либо видел. Лет, должно быть, за триста. Оставшиеся волосы были зачесаны назад и схвачены в пучок, подчеркивая заостренность лица и ввалившиеся щеки.
- Привет, мальчики! - прошамкала она беззубым ртом. - Они будут чинить телик, Прусилла?
Прусилла!
- Нет, швейную машинку, бабуля. Эй, парень, вон она стоит.
Прусилла кивнула в темный угол и Вэнс ощупью заковылял туда.
- А что случилось? - вежливо поинтересовался он.
- Не шьет.
- А-аа.
Вэнс взгромоздил "макси" на стол, который, казалось, немедленно рухнет под такой тяжестью. Стол жалобно заскрипел, и ножки его раздвинулись, как у жирафы на водопое, но все-таки устоял.
- Как насчет света, мадам? - спросил Вэнс.
Прусилла зажгла люстру с единственной лампочкой, но лучше бы этого не делала. Комната выглядела омерзительно. На столе остатки еды, крошки, не подметавшийся с шекспировских времен замызганный пол залит вареньем. Посреди комнаты стоял детский горшок, который не выносили с неделю, рядом валялись перепачканные ползунки. Меня стало мутить.
Вэнс со вздохом приподнял крышку футляра, из-под которой тут же выскочил жирный черный таракан, прошипел в наш адрес какое-то ругательство и неспешно засеменил под диван. Ни Прусилла, ни бабуля не обратили на гнусную тварь ни малейшего внимания.
- Стул нужен? - спросила Прусилла.
Вэнс покосился на стул, увидел, что он перемазан какой-то подозрительной массой, и потряс головой.
- Нет, спасибо, мадам, я быстро.
Он склонился над машинкой и вдруг радостно улыбнулся. Посмотрев на меня, он весело подмигнул
- Все понятно, мадам. Вы просто вставили иголку боком.
Он быстро открутил винт, державший иголку, установил её как надо, и тут же испробовал на клочке демонстрационной ткани. Я даже услышал, как он испустил вздох облегчения. Вставив машинку в футляр, Вэнс отнес её на прежнее место, в угол.
- Платить не надо, мадам. До свидания!
Вэнс рванул к дверям, словно за ним черти гнались. Я следовал по пятам.
Расшвыряв мальчишек, успевших таки написать "Все тори - грязные свиньи" и "Дура Мэри любит Уильяма", мы уселись в фургон.
С наслаждением принюхавшись к родному выхлопному газу, мы с Вэнсом обменялись понимающими взглядами.
- Мерзкие свиньи! - в сердцах сплюнул он. - Неужели трудно потратить пару шиллингов на карболку и какой-нибудь дезодорант? Взорвать бы весь квартал к чертовой матери!
Читать дальше