Шилпа Агарвал - Призрак бомбея

Джагиндер положил газету на стол и вздохнул, задумавшись над своими невзгодами: «Ну почему же все так испоганилось?» Он вспомнил, каким страдальческим голосом Савита потребовала оставить ее в покое. Джагиндера унизил родной сын. Невероятно: мать выгнала его из собственного дома! Джагиндер скрипнул зубами. Он ума приложить не мог, как вернуть любовь Савиты, уважение сына и благосклонность матери. Впрочем, семейный бизнес по-прежнему у него в руках. Нужно лишь оформить юридические документы, чтобы мать не могла больше вмешаться.

Джагиндер припомнил, что отец Оманандлал был почтенным старейшиной их общины до самой смерти. Мужчины приходили к нему отовсюду за советом по деловым вопросам, и порой их сопровождали женщины, которые осторожно расспрашивали Маджи на темы бытовые. Джагиндер унаследовал обширную империю отца, деньги и связи, уважение и почет. Он заботливо пестовал свое наследство, чтобы передать его затем сыновьям. Все шло по плану. Но потом у него умерла дочь.

Рустам принес заказ: чай со сливками, заваренный в медном самоваре, и твердую булочку с маслом.

— Под дождь попадай? — дружелюбно спросил чайханщик, хотя взгляд был безучастный. Прошли те славные времена, когда он собирался с соотечественниками за чаем и вспоминал жизнь в старинном городе Фарсе. Теперь у каждого чертова иранца есть своя чайхана. Прошли и те деньки, когда он подавал чай в розовых чашках христианам и собратьям зороастрийцам, в чашках с цветочным узором — индусам и в белых — мусульманам. Об этом позаботился Махатма Ганди. Теперь Рустам просто коротал время, хотя все его прежние друзья оказались куда изобретательнее. Один продавал четырехэтажные свадебные торты, а кафе другого послужило декорацией для популярного индийского фильма.

— Машина заглохла тут недалеко, — ответил Джагиндер.

— А, — сочувственно хмыкнул Рустам. Пижамная куртка туго обтягивала его пухлый живот, штаны складкой обозначали пах, доходя до самых лодыжек и оставляя открытыми лишь волосатые ступни в шлепанцах. — Езди не время, лучше ходи пешком.

— Я далеко живу — пешком туда никак не дойти, — возразил Джагиндер и повертел в руках булочку.

— А, — снова хмыкнул Рустам. — Я включай вентилятор — обсыхай в момент.

Отступив, он указал на потолок, где на длинной металлической трубке висел вентилятор — пережиток британской эпохи, с широким каркасом и сверхдлинными лопастями. Вентилятор с треском завертелся. Постепенно он набрал скорость и громко запыхтел, точно вертолет, с каждым оборотом норовя сдуть со стола газеты.

Джагиндер поежился и махнул Рустаму. Над головой у хозяина висела картина в раме, освещенная красной лампочкой: бородатый Заратуш-тра в белом тюрбане, с устремленным ввысь взглядом — вылитый Иисус Христос. Над ним — портрет Мохаммеда Резы Пехлеви, шаха Ирана, в царственном мундире, увешанном блестящими медалями, с красной лентой через всю грудь, с мечом в ножнах и кушаком. Серебристо-черные волосы аккуратно зализаны за уши. Строгий, жесткий взгляд и кустистые брови.

Рустам заметил жест Джагиндера и широко улыбнулся; тонкие усы на миг исчезли под носом-картошкой.

— Уже высыхай? — крикнул он Джагиндеру и щелкнул выключателем.

— Да, спасибо, — ответил тот и плотнее запахнул плащ.

Он поднес чашку с чаем к губам. «Завтра, уже утром, — сказал себе Джагиндер, — возьму власть в свои руки». И тут же понял, что это будет непростительное, безоговорочное предательство. Худший грех — обмануть свою мать. Но он не может просто так уступить желанию Маджи и сложить оружие, чтобы его место незаконно захватил малолетний сын. Он попался, как дикий зверь, в капкан беспощадного охотника.

Горячая жидкость обожгла горло, и Джагиндер решил, что ему остается лишь одно — бороться.

Незадолго до этого, когда в бунгало поднялась суматоха. Мизинчик бесшумно пробралась к зеленым воротам, надеясь встретить призрак. В неяркий прямоугольник света перед верандой внезапно шагнула девушка.

— Милочка-дыдм? — Мизинчик потихоньку прокралась обратно к дому, по спине побежали мурашки. — Что случилось?

— Пошли! — лихорадочно шепнула ей Милочка.

Мизинчик смотрела на нее. Милочка была не в ночном хлопчатобумажном шалъвар камизе, а в шифоновом платье, насквозь промокшем и страшно изорванном. Шелковая дупатта облепила грудь, подчеркивая пышные формы, золотая пташка соблазнительно угнездилась в ложбинке.

1устые пряди, обычно стянутые узлом на затылке, рассыпались по спине рваной шалью; помада на губах, которые Милочка раньше никогда не красила, размазалась по подбородку, точно ссадина. Холщовый ранец тяжело обвис на бедрах. Но больше всего Мизинчика поразило другое — скрипучий, напряженный голос.