Шилпа Агарвал - Призрак бомбея

Потом в ноздри ударил запах — жуткий смрад гниющей рыбы.

Мизинчик согнулась пополам в приступе рвоты.

Из темноты донесся голос:

— Мой отец выжил, съев перебродивший плод джамболана.

Хотя напасть была столь велика, что расплющила бы и слона.

Тучи расступились. В проблеске лунного света Мизинчик увидела фигуру в сари, которая стояла на корме и один за другим бросала в море кокосы. Один подкатился к Мизинчику. Она наклонилась за ним, и ее вновь окутало странное тепло.

Еще одно воспоминание:

Поезд прибывает, освещая пути головным прожектором Пассажиры кидаются вперед, толпятся в нескольких дюймах от края платформы.

Звучит незнакомый голос: «Есть один способ, но для этого нужна исключительная жертва. Ты должна быть сильной и стойкой».

А потом — прыжок. Пути словно поднялись навстречу падающей Авни.

Поезд летит пулей — твердый, металлический, скорый вестник смерти.

Мгновенно хлынула кровь, оборванный вопль, затем — пустота: останки распались на составные части.

Волосы, плоть, кровь, кости.

Мизинчик уронила кокос. Он упал на землю с отвратительным грохотом.

— Это было мое жертвоприношение. — 1Ъ-лос был близко, совсем близко.

Мизинчик открыла глаза.

Авни стояла прямо перед ней: сари охватывало ее тело, точно пламя, затеняя лицо. Она была босая, ступни в пыли и грязи, а единственное украшение — серебряное колечко на пальце ноги. Руки мускулистые, с татуировкой — священной меткой, позволяющей вступить в обиталище Господа. «Годхун али ки чоруни? — спросят ее у небесных врат. — Есть ли на тебе метка 1осподня, или ты прокралась тайком?» На поясе у нее висела острая серповидная койта.

— Мне пришлось отдать жизнь, дабы обрести некие способности. А потом я ждала тринадцать лет, прикованная к платформе, у которой погибла, — прошипел скрипучий голос. — Но там я была не одна, а с другими эфемерными душами из мира иного.

Судно сильно качнулось. Мизинчик попятилась.

— Я сроднилась с ними, ведь границы плоти больше не мешали нашему слиянию, — продолжала Авни, — но у меня было лишь одно истинное желание.

Ее взгляд упал на расколотый кокос, валявшийся на палубе.

— Я бросаю их в море, — призналась она, показав на другие кокосы, что катались по корме, точно мраморные шары. — Чтобы забыть навсегда.

Затем, швырнув еще один кокос за борт, она снова повернулась к Мизинчику.

— Был один мальчик, разносчик чая по кличке Псих. Я вселилась в него в тот самый день, когда умерла. А потом стало проще: наркоман, сумасшедший, бедняк — любой человек с ослабленной защитой.

— Но зачем?

Авни захохотала: словно беспощадный ветер взвыл над пустынным океаном.

— Я тренировалась, чтобы пробраться в бунгало, когда придет срок. Мне нужно было вселиться в тело того, кто живет в бунгало, чтобы туда впустили мой дух.

Мизинчик отступила на шаг, сердце бешено заколотилось.

— Так, значит, это ты была в лодке! Это ты вселилась в Милочку!

— Я черпаю силу из нечистой менструальной крови. Я так долго прождала на тамаринде. Твоя Маджи уже старая, у нее больше не бывает кровотечений. Парвати беременна. Ты — еще девочка. А Кунтал… Я никогда ее не оскверню. Оставалась только одна Савита. Поэтому я все ждала и ждала ее месячных, ждала, когда она выйдет из бунгало. А потом к дереву подошла Милочка. И она была так прекрасна, так чиста, с таким открытым сердцем. Мне захотелось ее — пусть ненадолго. Но у нее тогда не было месячных, и пришлось найти другой способ.

— Ты взяла ее, но хотела меня! — воскликнула Мизинчик и закрыла рукой рот.

— Ты сама выита и приблизилась ко мне на улице. Но ты сильная. Я не смогла в тебя вселиться — даже в каноэ, когда пыталась тебя ослабить. Пришлось подождать и заманить тебя сюда.

Мизинчик вновь ощутила незнакомые спазмы и боль в спине. В грудях заныло. Потом между ног потекла тонкая струйка.

Нужно было бежать — бежать, пока не поздно, пока Авни не учуяла.

Она отступила еще на шаг, потом еще.

— Где Милочка? — закричала она. — Говори! Она здесь? Она жива?

Мизинчик окинула безумным взглядом траулер, причал, берег, простершийся в бесконечность.

Авни усмехнулась:

— Она обрела свободу. Этого у нее не отнять.

Затем она достала из сари кокос — не высохший, как остальные, а незрелый, гладкий, зеленый.

— Ты пришла не за ней, а за этим.

— За кокосом?