Виталий Мелентьев: Сухая ветка сирени

Вадим вошел легко, весело улыбнулся и приветливо поздо­ровался: он, кажется, был доволен всем. Еще не предлагая Согбаеву сесть, Николай поднял сухую ветку сирени и показал ее Вадиму.

– Вы эту ветку искали за боковинами белых машин?

У Вадима сузились зрачки, но приветливое, веселое выра­жение лица не изменилось. Николай поднял схему местности.

– И как я полагаю, вы искали еще и эту схему местности.

Согбаев молчал. Лицо у него напряглось – он жадно рас­сматривал сухую ветку сирени, словно стараясь запомнить ее очертания.

– Кроме того, вы искали там еще и деньги. Мы их нашли.

Теперь Вадим смотрел на схему, и выражение его лица было таким, словно он сравнивал ее с чем-то, хорошо ему известным. И лицо у него опять стало веселым и приветливым.

– Напрасно вы мне дело шьете. Напрасно… Вещички, ко­нечно, забавные. Как в кино. Но только мне они ни к чему.

– Ладно, Согбаев. Все понятно. Ознакомьтесь с актом и, пожалуйста, подумайте как следует.

Николай положил на стол список изъятых ценностей и акт, Вадим читал документы долго, старательно, часто сглатывая слюну. Положив бумаги на стол, он долго смотрел в зарешечен­ное окно.

– Ну и как, Согбаев, начнем отвечать?

– Прикидываю, – настороженно ответил Вадим, не отводя взгляда от рассеченного решеткой на квадраты летнего голубо­го неба.

– Что?

– Что дадут.

– До главной цели преступления вы не добрались, но, учитывая сговор, неоднократные кражи и прочее, суд может выдать и на полную катушку, а может…

– Вот то-то и оно, – перебил Согбаев. – Тут требуется чистосердечное признание.

– А ведь его не было.

– Это как понимать? А разве признание на первом же допросе, факт кражи Хромовыми – не признание?

– Ну, их-то вы продали, а вот о себе ничего не сказали. А тут нужно личное признание.

– Вот оно и подошло, – усмехнулся Согбаев. – Доставайте бланки. Я вам продиктую.

И Вадим Согбаев стал диктовать.

«Знакомство с Волосовым состоялось в больнице, куда я попал с воспалением легких. Старик был плох, и я помогал ему, потому и сдружились. Узнав, что я кончаю срок, он после долгих колебаний рассказал мне свою жизнь и историю. Не зная, что он безнадежно болен, у него был рак желудка, он просил, чтобы я, как только выйду на свободу, помог бы ему выбраться из заключения. Для этого я должен найти его цен­ности и с их помощью купить ему нужных лекарств, нанять опытного адвоката и все такое прочее. За это он отдаст мне половину всего им спрятанного.

Он утверждал, что Волосов его подлинная фамилия, но когда он попал в плен, то сменил ее и попал в какой-то спец­лагерь. Чтобы спастись, он оказал ряд услуг охране и стал ра­ботать шофером – вывозил трупы и приговоренных к расстре­лу. Он понравился начальнику гебитскоманды, и тот взял Волосова своим вторым шофером. Разъезжая со своим шефом, Волосов видел, как фашист собирает ценности. В конце 1943 го­да первого, личного, шофера-немца отправили в танковые вой­ска, и Волосов вошел в полное доверие к шефу. Вот почему он приказал Волосову отвезти в его имение в Восточной Пруссии накопленные ценности. Вместе с Волосовым поехал и адъютант шефа.

По дороге они узнали, что на автомагистрали участились случаи нападения партизан. Двигаться разрешалось только в составе больших колонн. А прежде чем попасть в колонну, следовало указать, с каким грузом и для какой цели следуешь. Вот почему адъютант решил пробираться второстепенными до­рогами. В районе Н. они заблудились в россыпи хуторов и пута­нице дорог. Адъютант во всем обвинил Волосова и пообещал, что, как только они приедут на место, он немедленно сдаст его в комендатуру для наказания за саботаж. Волосов знал, что в таком случае его ждет верная смерть. В лесу он застрелил адъютанта, выбросил его труп и, выбираясь на дорогу, забуксо­вал в лощине. Он сгрузил ящики, выбрался на колею и поду­мал, что ценности на всякий случай следует спрятать. Он стал закапывать их, но подумал, что если его поймают одного в машине, то это тоже верная смерть. Поэтому он взял с собой один из ящиков, а два других закопал в окопе у дороги.

С третьим ящиком он поехал назад, чтобы сообщить шефу о предательстве адъютанта и его, волосовской, преданности: он все-таки сохранил и привез один ящик. Но по дороге он увидел немало следов партизанской деятельности и понял, что если даже шеф и поверит ему, то война оборачивается так, что впоследствии его все равно пристукнут партизаны или войска. Тогда он спрятал ящик в лесу, сжег машину и, побродив по лесам, прибился к маленькой деревушке. Он считал, что немец­кие документы помогут ему, если он попадет к полицаям, а рас­сказы о лагере – если к своим. Ему повезло. Он попал к своим. Его спрятали. Дважды ему удавалось откупаться от полицаев взятыми у адъютанта марками, а когда Красная Армия начала наступление, он ушел в леса и пристал к партизанам. Его при­няли, потому что знали: жил в деревне, от полицаев откупался. Потом вместе с партизанским отрядом влился в армию. Его, конечно, проверяли, но ведь все, что он делал подлого, все делалось под фамилией погибшего товарища, а сам Волосов оказался чист: был в плену, бежал, жил в глухой деревне, по­том ушел к партизанам. Но в армии, он сам признавался, ему не понравилось.