Олег Игнатьев - Мертвый угол

Тот обмяк. На краткую секунду, на мгновенье, и Климов выбил ему воздух из груди вторым ударом. Третьим. Дернул «Чистого» за шиворот и смаху саданул его башкой о сейф, впечатал харю в варево металла, в клокочущий огонь горящего термита.

Придержал.

Звериный вой и запах жженой кости, забившееся в руках тело, тошнотворный дым паленой кожи, мяса и волос лишили Климова контроля над собой.

Он озверел.

Одетый в панцирь мстительного чувства, он словно приобрел клыки и когти.

— Ий-я-аа!

Влетевший в дверь третий охранник рухнул замертво. Четвертый распластался рядом. Пятый получил такой удар по горлу, что мгновенно сблевал кровью.

«Чистый засучил ногами, вытянулся, как бревно, и его пятки смертно застучали по паркету. Выдали чечетку и затихли. Сразу запахло мочой.

«Один готов», — подумал Климов и почувствовал, что падает: очнувшийся первый десантник дернул его за ноги. Уже в падении Климов заметил, что в дверях зашевелилась тень. Стонал и поднимался Слакогуз. А пистолет из руки Климова —

после подсечки и удара в локоть — скользил к его ногам.

«Десантник» сжал Климову горло, крикнул: «Бей! Глуши мента! Я придержу!» и вновь усилил хватку.

Слакогуз повернулся к Климову и его широкое межбровье, прорезавшееся морщиной, и набрякшие орбиты крупных глазных яблок выдали отвратную привычку смотреть в упор, по-рыбьи, не моргая.

— В этой жизни все зависит от людей, а в этом городишке — от меня, — сказал он несколько самолюбиво и нахально. — Так-то, милый.

Пуля обожгла Климову щеку, задела мочку уха и ослабила душившие стальные пальцы. Климов дернулся — вторая пуля тюкнула в бронежилет, ушибла область сердца, сбила его ритм, и Климов стал хватать ртом воздух. Сваливаясь набок, удивился, что «десантник» не отшатнулся от него и рухнул навзничь, что в руках у Слакогуза до сих пор гремит «Макаров», а все пули где-то вязнут, даже не свистят, не обжигают, не калечат… Выстрелы слышны, а боли нет.

«Наверное, шок, — подумал Климов и еще раз вздрогнул от раздавшегося выстрела. — Совсем боли не чувствую».

Он перекатился через локоть и увидел оседающего на пол Слакогуза. Его тучное и вздувшееся сразу тело приближалось к глазам Климова. Новый выстрел окончательно добил его и распластал в дверном проеме.

Сзади него, сжимая в руках «Магнум», сотрясалась от рыданий Юля.

Не зря он сразу инстинктивно почувствовал в ней друга.

Порывисто прижав ее к себе, Климов шепнул «умница», погладил по спине и высвободил пистолет из ее пальцев.

От Юли ничего нельзя было добиться. Щеки ее были мокрыми, как будто она плакала щеками, носом, подбородком — всем лицом. Ее била нервная икота. Единственное, что она еще могла, так это смотреть на Климова своими сердобольными глазами, да еще покусывать сведенные испугом пальцы.

Отшвырнув пистолет «Чистого» под стол, Климов поднял с пола свой «Макаров», схватил Юлю за руку и бросился к сейфу.

— Скорей.

Юля с отвращением переступила через Слакогуза и, поддаваясь воле Климова, устремилась вслед за ним.

— Держи фонарь. Свети.

Распахнув дверцу шкафа с остывающей фиолетово-огненной окалиной — термит прожег дыру величиной с кулак; замка, по сути дела, уже не было, и обнаружил вместо фотопленки горстку пепла.

Сработанный Слакогузом компромат легко и просто вынулся из сейфа. «Уже легче», — решил Климов и попросил Юлю держать фонарь правее. Ее Губы и пальцы все еще вздрагивали от жестокого озноба. Луч фонаря плясал на стенке сейфа.

— Вот он, — сказал Климов и показал на узкую пластину из металла, которая была прикручена к боковой стенке. — Код от камеры газгольдеров.

Слепо повинуясь Климову, Юля даже не раскрыла рта. Только склонила набок голову.

— Шестнадцать. Сорок. Сорок восемь. Двадцать. Тридцать…

Капля металла застыла на последней цифре, и Климов сбил, отковырнул окалину клинком.

— Тридцать три, — прочел он вслух и тотчас усомнился. — А может, тридцать восемь… — Посмотри, — сказал он Юле, — что здесь выбито, какая цифра?

Он взял из ее рук фонарь и высветил пластину с кодом.

Юля всмотрелась в цифры, прошептала «я не знаю», зачем-то провела по цифрам пальцем, как слепая. Легкая тень, скользнувшая по ее лицу, на какое-то мгновение дала почувствовать глубину ее раскрытых глаз. Ту глубину, в которой можно было утонуть. Ее приоткрытые губы, вздрагивавшие от озноба, казалось, ждали поцелуя, благодарного и утешительного поцелуя, а не разговоров, не разглядыванья цифр, и неукротимая стремнина чувств влекуще потянула Климова к девчоночьей родимой ямке под ключицей, к трепетным губам…