Владимир Чванов - Соучастие

— И что же вы предприняли? Наладили выпуск надежных замков? Ликвидировали скупку краденого? Перевоспитали потерпевших, их соседей?..

— Наверное, и в этом я виноват, — искренне ответил Арсентьев.

Начальник иронично прогудел:

— Хороший ответ! Одобряю! Одобряю за самокритику. За то, что чувствуете себя виноватым. Тогда что же вы не делаете этого?

— По мере сил… То, что могу…

— Вот именно. Вы можете поймать одного вора, можете поймать пять, можете десять… Но это поймать, а значит, и раскрыть. А если не поймали? Не раскрыли? Не предупредили? Тогда вы виноваты в том, что трудящемуся человеку не смогли вернуть его добро, — голос подполковника звучал уверенно. — А общая ситуация — общее дело. Более того — дело всех. Производство должно выпускать хорошие замки и двери, соседи должны заботиться друг о друге, а воры и скупщики краденого — почувствовать, что есть такая вещь, как закон и совесть. В результате и статистика пойдет на убыль, и потерпевших станет меньше. Тогда проблема будет зажата со всех сторон и решится профессионально. Ну вот мы и поговорили. Теперь у меня к вам свой вопрос. Вы сколько лет работаете в розыске?

— Пятнадцать.

— А в этой должности?

— Шесть.

— Я смотрел ваше личное дело.

— Так оно же мое личное, — попытался отшутиться Арсентьев, но натолкнулся на строгий взгляд подполковника.

— Не понимаю, почему вы медленно продвигались по службе? Хочу знать ваше мнение.

— Трудно ответить. Не я решал, — по лицу Арсентьева мелькнуло выражение горечи.

— И все же?

— Сначала говорили, что я молод. Потом, когда достиг солидного возраста, вообще перестали говорить.

— Судя по результатам работы, вопрос решался несправедливо.

Арсентьев напряженно смотрел на начальника.

— Дело не в этом. В свое время я не сработался с начальником. Он меня и держал на должностях опера. Потом аттестации писал, с которыми я не соглашался.

— Ну, положим, он-то их не писал.

— Зато утверждал. Писал его выдвиженец.

— Но теперь все это позади. Пришло новое руководство…

— Видимо, поэтому мне и предлагают должность в МУРе.

— Предложение — не решение. Я советую остаться в районном управлении. Моим замом. Будете организовывать работу нескольких служб. Вы энергичный человек, потянете…

Арсентьев не спешил с ответом. Предложение было неожиданным.

— Спасибо за доверие, Сергей Леонидович, — наконец проговорил он. — Я в жизни не ищу выгоды. Я оперативник. Разве защищать людей, предупреждать и раскрывать преступления — это мало? Раствориться во многих службах — потерять себя как специалиста. Хочу продолжать службу в уголовном розыске. Я знаю, начальство неблагодарностей не забывает, но не обижайтесь!..

— Постараюсь! — Начальник дружески похлопал Арсентьева по плечу.

Вспоминая Виктора, Тамару, Валетова, Арсентьева, его сотрудников, потерпевших, мне показалось, что людей можно было бы условно разделить на две категории: первую категорию я бы назвал «чувством вины и ответственности», вторую — «чувством обиды».

Первые чувствуют себя виноватыми перед окружающими даже тогда, когда, казалось бы, ни в чем не виноваты. Вторые же испытывают чувство обиды даже тогда, когда их никто, казалось бы, не обижал.

Конечно, может возникнуть вопрос: «Хорошо ли чувствовать себя виноватым, если ты ни в чем не повинен? Не ослабляет ли это человеческую душу, не парализует ли волю, не отравляет ли повседневное существование мучительными сомнениями?» По-моему, нет! Ведь я имею в виду не юридический смысл и даже не обыденно-нравственный. Речь идет, если хотите, о категориях высокой этики. В понимании этих категорий чувство вины зависит от меры взыскательности личности к себе самой. Это замечательно высказал Маяковский в стихах:

С точки зрения элементарной обыденной логики в чем вина поэта? При чем тут вишни Японии? Багдадские небеса? Но речь идет именно о той мере взыскательности к себе художника, когда все, не переплавленное им в чудо поэзии, вызывает в нем чувство вины, потому что он мог. Мог, но не совершил.

И вот это же: «Я мог! Мог, но не совершил», — относится не только к художнику, но и к любому человеку, с высокой мерой взыскательности относящемуся и к себе самому, и к жизни.