Евгений Сухов - Шифр фрейлины

Горло у Морозини пересохло:

– Что же с ним случилось?

– Он стал священником и отрекся от всего мирского.

– А ты не подумала о том, что служить Богу было его призванием? – тихо ответил кардинал, вспомнив красивую девочку, которой когда-то клялся в любви.

– Любовь – это дар Божий. И разве любить – это не служение Богу, святой отец? – И уже совсем тихо, как если бы опасалась, что их может услышать кто-то третий, продолжила: – Неужели ты все позабыл, Франческо?

– Я все помню, Антонелла.

– Тогда почему же вы меня избегаете, ваше высокопреосвященство?

– Я не могу быть с тобой, Антонелла, ты прекрасно знаешь об этом.

Антонелла Барберини принадлежала к одному из могущественнейших и богатейших итальянских семейств, представитель которого однажды даже вошел на папский престол под именем Урбана Восьмого. Это семейство умело получать то, чего желало, и вот сейчас на очереди находился кардинал Франческо Морозини. Самое скверное заключалось в том, что он не мог противостоять искушению.

– Меня выдают замуж, Франческо.

– Уверен, что он достойнейший человек, и ты обязательно будешь с ним счастлива.

– Ты же знаешь, что это не так. Я могу быть счастлива только с тобой. Мы еще можем все исправить и воссоединиться.

– Графиня, вы же знаете, что это невозможно.

Голос Морозини надломился. Будто бы почувствовав произошедшую в нем перемену, Антонелла произнесла:

– Возможно, что я и буду кому-то принадлежать и даже стану этому человеку верной женой, но все это произойдет потом, когда мы поклянемся Богу быть вместе и в радости и в горе. Но прежде я бы хотела быть твоей, Франческо.

– Антонелла…

– Я буду ждать тебя сегодня в десять часов вечера в своей карете у храма Святой Луизы, – решительно проговорила Антонелла и быстро вышла из исповедальни, не дав возможности его высокопреосвященству ответить.

Неумолимо надвигалось условленное время, и чем настойчивее кардинал убеждал себя не думать об Антонелле, тем больше размышлял о ней, тем сильнее хотелось ее увидеть. А когда часы пробили восемь, Франческо уже понимал, что непременно явится к месту встречи, и вряд ли отыщется сила, способная противостоять искушению. От принятого решения душа просветлела. Улыбнувшись, подумал: странно, что такая простая мысль не явилась к нему раньше.

На память о свидании графине следовало оставить какой-нибудь ценный подарок. Достав из шкафа шкатулку с драгоценностями, он выбрал фаянсовый медальон, украшенный бриллиантами, и положил в него срезанный локон своих волос.

– Ваше высокопреосвященство, – потревожил одиночество кардинала секретарь, – к вам пришел какой-то юноша.

– Чего он хочет?

– Он сказал, что лично все расскажет вашему высокопреосвященству.

– Пусть войдет, – распорядился кардинал.

Закрыв шкатулку, Морозини запер ее в секретер. Его ящики хранили немало тайн, а в одном из отсеков он держал письма от герцогини великого княжества Тосканы Элизабет, с год назад признавшейся в любви молодому кардиналу. Теперь же все его мысли занимала предстоящая встреча с графиней Антонеллой. В какой-то момент, повинуясь накатившим чувствам, он даже подумывал облачиться в мирское платье, позволившее бы сохранить инкогнито. Но потом раздумал – пусть все останется как есть.

Дверь открылась, и в покои вошел Джованни Фарнезе.

– Я грешен перед вами, ваше высокопреосвященство, – склонил юноша колени перед кардиналом.

Ладонь клирика мягко опустилась на макушку кающегося.

– Что заставило тебя вернуться ко мне, сын мой?

– Совесть.

– Это Божий голос, сын мой.

– Ваше высокопреосвященство, я хотел бы стать вашим братом, – поднял Джованни на кардинала крупные, чуть навыкате, карие глаза.

– Ты хочешь стать монахом?

– Да, святой отец.

– Твои намерения серьезны?

– Да.

– Ты должен пройти испытание.

– Я выдержу их.

– Только после этого возможен постриг.

– Я готов.

Убрав ладонь с головы Джованни, кардинал с мягкой улыбкой произнес:

– Ты облачишься в монашеские одежды и должен дать клятву, что никогда их не снимешь.

– Я сочту это за счастье, ваше преосвященство.

– Думаю, что из тебя получится хороший монах. – И уже тише, как если бы говорил самому себе, добавил: – Быть может, лучше, чем я сам.

– Каково будет мое имя?

– Маттео, что значит «подарок Бога».

Вернувшись домой, Ермолаев тотчас набрал телефонный номер Пономарева: