Андрей Константинов - Полукровка. Эхо проклятия

На фотографии, на фоне плотного сборчатого занавеса, стояли, лихо подбоченившись, два бравых джигита, один с короткой густой бородой, другой с пышными, закрученными, как у Буденного, усами. Одеты джигиты были в какие-то странные, очень длинные светлые кители с большими карманами. На поясе у каждого висели огромные деревянные кобуры, на груди — перекрестные патронташи. Голову бородатого украшала черная курчавая папаха, усатый держал такую же папаху в руке. Между ними, скромно опустив глаза, стояла совсем молодая девушка в белом платье.

— Деда, а это кто?

Дед Тигран взял у внука фотографию, долго и хмуро вглядывался в лица.

— Деда, ну деда… — нетерпеливо заныл Сережа.

Дед вздохнул, ткнул узловатым пальцем в усатого джигита:

— Это Дживан, мой старший брат…

— Дживан? Ты не рассказывал мне про такого брата.

— Это долгая история, джан. Долгая и очень грустная…

— Грустную не хочу… А этот? — Сережа показал на бородатого.

— Этого звали Геворк. Геворк Казарян. Лучший друг Дживана.

— Он, наверное, очень храбрый.

— Да, Геворк был доблестный и бесстрашный. Не случайно его прозвали Эллеон, по-вашему Лев… Вах, погибнуть так глупо!..

— Как он погиб, деда?

— Его убил Дживан…

— Ты ж сказал — они были лучшие друзья?!

— Так случилось, бала…

Дед Тигран замолчал, а Сережа, не унимаясь, потер пальчиком изображение девушки.

— А это кто?

— Это… — Дед опять замолчал, ноздри его гневно трепетали. — Тебе лучше не знать ее проклятого имени…

— Это из-за нее твой брат убил лучшего друга? Они что, оба любили ее? — Несмотря на юный возраст, Сережа прочитал уже немало книг из родительской библиотеки и почерпнул оттуда несколько историй о любви, соперничестве, ревности и мести.

— Эх, бала, эта история не про любовь… Это история про предательство… Ладно, слушай, знаю, что не отстанешь…

И дед Тигран начал свой рассказ:

— В чудесном городе Ван, похожем на райский сад, жили два друга-товарища Дживан и Геворк. И было у Дживана три брата и три сестры, а у Геворка не было никого, но жила в их доме девочка-сирота, которую, по доброте своей, приютили родители Геворка. Росла она тихой, скромной и благонравной, никто и подумать не мог, что в этой юной груди бьется черное, змеиное сердце… Шло время, Геворк и Дживан выросли сильными и храбрыми воинами, а девочка превратилась в красивую девушку. И вот в один воистину черный день Геворк объявил ее своей невестой. А стоял город Ван в чужой стране, населенной врагами, и, когда началась война, Геворк и Дживан взяли в руки оружие и, как сотни других молодых армян, пошли защищать свой город. А пока они воевали, в город пришли русские…

— Неужели русские и были наши враги? — прервал Сережа рассказ деда.

— Нет, враги были турки и курды, а русские были друзья, они пришли защищать нас. Но один молодой русский офицер стал заглядываться на невесту Геворка, а она — на него…

— Ага, понимаю, — закивал начитанный Сережа. — Это называется измена.

Дед только хмыкнул и продолжил рассказ:

— …Через несколько дней русские ушли гнать врага дальше, а дружина, в которой воевал Дживан, вернулась в город. А вскоре пришли вести о том, что враги обошли русское войско и скоро нападут на наш город. Тогда собрались самые мудрые люди города и решили, что мужчины останутся обороняться, а женщины, старики и дети покинут город и пойдут на север, в Россию…

Здесь усталость дня нынешнего, в первую очередь психологическая, все ж таки решила заявить о себе и, не спрашивая на то габузовского дозволения, легким пинком толкнула его в объятия Морфея. Вернее, в тепло рук какой-нибудь Морфины или Марфуши. Ибо Габузов был человеком старой формации, и ко всем этим содомитским штучкам относился с плохо скрываемой брезгливостью…

Ларнака, Кипр, 15 июня, ночь

…Вокруг царил колючий, коварный хаос, ее окружала хитрая чаща горных склонов, и с каждой секундой она делалась все выше и гуще. Деревья разрастались, ветки хлестали ее по лицу, ползучие растения обвивали ноги, и вдруг где-то наверху вспыхнул огонь, пробивая сияющую брешь в кромешной тьме. На Самсут торжественно падали длинные тени, а огонь все разгорался, обозначая черный гребень горы в нежно-розовом зареве. Огонь шел вниз, пламенные шеренги неумолимо двигались вперед, все вокруг трещало и гудело, но Самсут почему-то не было страшно. Наоборот, удивительное чувство общности и слиянности охватывало ее все сильнее, и скоро она сама превратилась в один из жарких языков пламени, дрожащим раскаленным воздухом поднимавшийся туда, к высокой горе…