Андрей Константинов - Полукровка. Эхо проклятия

Зарабатывал отец мало. Весь дом, скрепя сердцем (а порой и зубами), тащила на себе Гала. Матоса же такое положение вещей, похоже, вполне устраивало: всякий раз, отбыв очередной второй номер на сцене, он шел оттачивать оперные партии сначала перед друзьями, а потом, когда те в конце концов пресыщались высоким искусством в авторской интерпретации, перекидывался на завсегдатаев пивного бара «Янтарный», что на Карповке. Там благодарные слушатели находились всегда. Шло время. И вот в один не самый прекрасный день, когда Гала окончательно поняла, что «тащить» в одиночку уже не хватает никаких сил и нервов, она организовала супругу часовое ток-шоу на весьма актуальную тему «Так жить нельзя» с применением подручных кухонных средств. Этот вечер врезался в память маленькой Самсут, в первую очередь, по причине зашкаливающих на кухне децибелов.

Однако же эмоциональный срыв матери, как ни странно, возымел действие. Пристыженный и слегка прибитый Матос вынужден был признать свою неправоту и уже на следующий день взялся за ум: стал заметно умерен в питие и сделался весьма кроток в общении с представителями руководства театра. Скорее всего, и то и другое давалось ему с немалым трудом. Тем не менее чудодейственные перемены в актере Головине были благосклонно замечены театральным начальством, и аккурат в предолимпийский год ему доверили, пусть и второстепенную, пусть и во втором составе, но все-таки очень серьезную роль в спектакле, который впоследствии прославил МДТ чуть ли не на весь мир. То был знаменитый «Дом» по одноименному роману Федора Абрамова. Вот эта самая роль в конечном итоге его и сгубила.

Зимой 1981 года, когда труппа МДТ собралась на гастроли в Швецию, неожиданно тяжело заболел актер из первого состава, и Матоса спешно вписали в число отъезжающих. Гастроли продолжались ровно неделю, по окончании которых труппа вернулась в Ленинград в слегка усеченном составе — «минус один человек». А еще через два дня на утреннюю политинформацию в 5-А класс ворвалась взволнованная старшая пионервожатая Адель Николаевна и трагическим голосом поведала аудитории о том, что отец Самсут Головиной предал самое ценное и дорогое, что есть в жизни советского человека, — свою Советскую Родину и поменял завоевания Великого Октября на сомнительные бездуховные ценности загнивающего капиталистического Запада. К этому моменту о чем-то подобном нехорошем пионерка Головина уже догадывалась, поскольку последние два дня мать провела исключительно в слезах, категорически отказываясь отвечать на невинный детский вопрос: «А скоро папа приедет?» Но когда Адель Николаевна заявила, что поступок гражданина Головина лег темным несмываемым пятном, в том числе и на их пионерскую дружину, носящую имя героя Советского Союза Марата Казея, тут уже и Самсут разрыдалась в голос. Впрочем, на дворе, слава богу, шел далеко не тридцать седьмой год, поэтому каких-либо оргвыводов из этой трагической истории, равно как превентивных мер в отношении дочери «врага народа», школьное руководство предпринимать не стало. Что же касается одноклассников, то здесь сработал даже обратный эффект. После этой истории многие стали относиться к ней с искренним сочувствием, а некоторые даже заверяли, что ее папа «класный чувак» и что «Швеция — это круто». Они предрекали Самсут скорый переезд за границу и заранее делали заказы на импортную «жвачку». (Чтоб непременно со вкладышем!)

Однако никуда они с мамой, естественно, не переехали. Примерно месяца через полтора, перед сном Гала зашла в комнату к Самсут и, присев на краешек кровати, сказала как отрезала: «У тебя больше нет отца. Он жив, у него все хорошо, но отца у тебя больше нет». Странное дело, но слез у обеих в ту ночь почему-то не было…

«А вообще, странная все-таки у нас семья», — невесело подумала Самсут. Пока жива была бабушка Маро, она скрепляла все, как цементом, но стоило ей уйти — и все распалось, будто карточный домик. Да ведь и сама она, Самсут, приложила руку к шаткости их нынешнего существования: родила Ваньку, не подумав о нормальной семье, о традициях, о прочных корнях, без которых, оказывается, порой бывает очень трудно. Конечно, ей было тогда чуть за двадцать, но что это оправдывает теперь, когда в результате у Вана всех родственников — всего одна она да Гала. А как было бы здорово, если б у него был настоящий дед. А еще лучше, чтобы и прадед, тем более такой колоритный… Самсут вдруг на мгновение представила себе идущих по набережной Невки юркого Вана рядом с глыбой Ивана Головина в парадном костюме с орденскими планками, и сердце ее болезненно сжалось. Нет, так нельзя, так неправильно, так не должно быть…