Инна Бачинская - Бородавки святого Джона

Их стало двое, и это была сила. Ненасильственное сопротивление режиму. И режим дрогнул. Отец ушел из дома, когда Андрей находился в школе. Ушел, не попрощавшись. Вечером мать сказала сыну, что папа теперь не будет с ними жить. И задержала руку на макушке Андрея. А он так и не сумел ответить себе на важный вопрос: видел его отец тогда или нет? Или догадался потом по каким-то тайным признакам, обладая звериным чутьем, что тайна его раскрыта? Неизвестно. И никто никогда не узнает истины. Да и неважно это теперь.

Андрей испытал тогда удивительное чувство освобождения. Дамоклов меч разоблачения и позора, висевший над ним целых полгода, исчез. Никто не будет показывать на него пальцем и, блудливо усмехаясь, объяснять, что он, Андрей, сын… этого… ну который… это самое… Но сны остались. Сны, в которых часто повторялся один и тот же сюжет. Андрей, голый, стоит за какой-то дверью и знает, что ему нужно оставить укрытие и выйти на улицу. Он умирает от ужаса, оттягивая момент появления на людях, предугадывая их дурное и жестокое любопытство, распяленные в хамской ухмылке рты, свист и улюлюканье. Страх быть обвиненным по ошибке, огульно, за неизвестно какие грехи, страх расплаты, покорная готовность, свесив голову, ответить, не протестуя, казалось, вошли в его кровь. Днем он подавлял страх, забывал о нем. Он забыл и об отце. Не хотел думать о нем и забыл. Но страх возвращался в снах. Не часто, правда, и впоследствии все реже…

Мама умерла три года назад от рака мочевого пузыря. До самого конца она держалась стойким оловянным солдатиком – ни жалоб, ни просьб, ни слез. Она лежала с белыми от боли глазами, прижав ладони к животу. А Андрей сходил с ума от бессилия и горя.

Был ли жив отец, следил ли за ними издалека – кто знает? Андрей с тех пор никогда его больше не видел. И на похоронах матери он не появился. Может, его и в живых уже нет…

Андрей, возвращаясь к «судьбоносной» сцене снова и снова, пришел к выводу, что тут не обошлось без его ангела-хранителя, который вызвал цепь событий, замкнувшуюся в спальне его родителей в четыре часа пополудни четвертого сентября. Ни раньше, ни позже. Сначала заболел учитель, потом отменили урок, так как не нашлось замены. Андрей отправился домой, а не в десяток других мест, что вполне могло случиться. А что бы с ним было, если бы не тот случай? Робкий, неуверенный в себе, закомплексованный подросток, безответно любящий отца… Кем бы он вырос?

«Все, что ни случается – к лучшему». К этому выводу он приходил всякий раз, рассматривая свое прошлое со всех сторон. И казалось ему, что есть некая рука, ведущая и подталкивающая его утлый плот в бурном житейском море. Охраняющая и спасающая…

– Как там Валерия Павловна? Как ей отдыхается?

Он вздрогнул от бодрого голоса шофера. Рука защитным движением непроизвольно дернулась к лицу.

– Отдыхает, – ответил он, и словно колючка впилась в сердце от двусмысленности ответа. – Отдыхает…

– Погода просто класс, – продолжал Михась. – Повезло ей, можно сказать.

– Да, хорошая погода, – согласился Андрей. Слова падали тяжелые, как камни.

– Море еще теплое, наверное, – приставал шофер.

«Да отвяжись ты от меня!» – хотелось крикнуть ему.

Андрей испытывал боль, почти физическую от необходимости поддерживать пустопорожний разговор. Ему казалось, что дурацкие вопросы отвлекают его от каких-то важных мыслей, что ему крайне необходимо додумать до конца и понять нечто необходимое именно сейчас, чем раньше, тем лучше…

Во взгляде шофера, который он поймал в зеркале, мелькнула настороженность, удивление, как будто…

«Прекрати истерику! – приказал он себе. – Не думай об этом сейчас. Вечером…»

– Теплое… наверное, – выдавил он из себя. Мертворожденные слова повисли в воздухе.

Михась когда-то работал в полиции, потом ушел на вольные хлеба. Но милицейская выучка осталась. Он на всех так смотрит. Как мент. Себе на уме. Не лезет, не мельтешит перед хозяином, не холуйствует, за что и ценим. А ему, Андрею, нужно быть предельно осторожным, чтобы не выдать себя ни словом, ни взглядом. До возвращения… Лерки еще три недели. Три недели отводятся ему на поиски выхода, обдумывание ситуации, принятие решения. Главное – не выдать себя ничем. Чтобы потом, когда… начнется , никто не мог припомнить ничего странного и двусмысленного ни в его поведении, ни в словах…

День был, как день – напряженный и интересный. Он забылся в суете и работал, как всегда, с удовольствием.