Игорь Блинов - Ворона летает по геодезической

В версию несчастной любви он не верил с самого начала. Не было ни посмертной записки, ни другого намека, и долгие месяцы он пытался докопаться до подлинной причины трагедии. И однажды, уже в армии, когда на глаза попался старый учебник по истории СССР, он решил, что ответ найден. Ведь накануне смерти сестра получила по истории тройку. Вот и причина. И он удивился, почему сразу об этом не догадался — ведь доселе проницательность его не подводила. «Это убило то, — прозвучала в голове полузабытая фраза. — Книги убивают людей».

На второй день побывки он пошел к учителю истории, тщедушному старику Якову Абрамовичу Иванову. Адрес он знал, поскольку еще пионером ходил туда со всем классом поздравлять «историка» с Днем Победы. Сначала хотел взять с собой отцовский охотничий нож, но потом передумал и взял кусок капроновой веревки. «Справлюсь», — подумал он.

И не повезло — оказалось, что давно уже недужный человек умер два месяца назад…

Возвращаясь назад, он с отвращением подумал, что не смог бы задушить отвратительного старика, похожего на сморщенный гриб. Месть должна быть красивой. И ударить ножом бы не смог, потому что с детства не терпел крови.

…Там, в армии, все было как на другой планете. Мысли его постепенно избавились от хаотичных метаний. Оказалось, что возможно, и даже очень просто совершать поступки, которые на гражданке были бы невозможны. Парадоксально, что исчезло сдерживающее чувство ответственности за то, что раньше определяло правила жизни, а здесь оказалось несущественным. И отношения между людьми строились не по закону, а по интуитивному чувству удобства существования. Общество в казарме не было самодостаточным по сути, оно питалось от внешнего источника, который то почти иссякал, то приходил высокой волной, и совершенно отпадала необходимость думать о соразмерности усилий для поддержания постоянного порядка, а на смену пришли совершенно новые лихие устремления. Мир не рухнет, даже если рухнет казарма, потому что внешний мир большой, инертный и самообновляемый.

Служба была такой, какой и должна была быть у него. Отец, известный ученый, помог неплохо устроиться. Команда подобралась интернациональная — русские, корейцы, узбеки, чеченцы. Днем служили как приходилось, вечером отдыхали как умели. Чеченцы держались особняком, по вечерам кучковались в столовой, где молча курили анашу. Верховодил у них горбоносый Саид, слегка кривоногий и низкий ростом, но жилистый, широкоплечий и чуть ли не самый веселый среди мрачных земляков.

Однажды вечером, когда по обыкновению чеченцы сидели в столовой, туда вошел один из корейцев попить чаю. Другие предпочитали в такое время не появляться, а если уж вошел — бери быстро, что надо, и уходи, пока не начались проблемы. Кореец же задержался, да еще окинул компанию быстрым взглядом. Чеченцы насторожились. Саид грубо подозвал вошедшего. Тот замялся, но подошел. Слово за слово, и кавказцы так отметелили сослуживца, что того увезли в санчасть. На следующий вечер два десятка корейцев стояли на площадке перед столовой. Чеченцы вышли, и в них полетел град увесистых булыжников.

…Он видел, как главарь корейцев, невысокий коренастый сержант с труднопроизносимым именем, уж готовился торжествовать победу, как налетевший вороном Саид сильно ткнул его заточкой в горло, и тот упал, пытаясь поймать что-то невидимое перед собой, но руки неловко промахивались, и кореец замер, обильно смачивая землю кровью.

…Когда явилась спецгруппа, буза была в самом разгаре, пылали складские помещения, и кое-где недвижимо лежали тела с раздробленными головами и переломанными ребрами.

Разбушевавшуюся толпу с трудом усмирили, но несколько особо активных зачинщиков бесследно исчезли.

…Ночью, когда он возвращался в казарму из наряда, путь преградила темная фигура.

— Слюшай, дрюг, — Саид положил ему руку на плечо. — Виручай, дорогой. Я вижу — ти свой. Дэньги нужны.

Он давно уже стал равнодушен к материальному. И теперь не только дал Саиду денег, все, что были в заначке, но пожертвовал и свой физкультурный костюм, и напоследок посоветовал ехать не в райцентр по шоссе, а в сторону турбазы, где можно легко поймать машину.

Интуиция его не подвела. Дорога на райцентр в это время, как потом выяснилось, была перекрыта.

А недалеко от турбазы нашли труп шофера-частника, чьи «Жигули» обнаружились позже, у склада железнодорожной станции.

Узнав, что стал косвенной причиной смерти ни в чем не повинного человека, не испытал никакого сожаления. Его посетило лишь знакомое чувство злорадства, которое испытывал теперь, когда читал в газетах сообщение об очередном природном катаклизме или преступлении. Каждое событие такого рода, думал он, справедливо распределяет несчастья среди населения.