Александр Ольбик - Дублет из коллекции Бонвивана

Ройтс, теряющий наркоградус, почувствовал как к горлу подступает тошнота. И тоже закурил, но не дал огня Поэту. Тот, не глядя на гостей, бестолково моргал и чесался.

- Ты, я вижу, опять не готов со мной рассчитаться? Или я ошибаюсь? Ройтс дотронулся до того места, где еще недавно сидел зуб. Поэт идиотски улыбнулся и одной рукой сделал широкой жест - мол, сам видишь, готов или не готов...

Пуглова тоже поташнивало и он механически взял в рот батончик жевательной резинки.

- Валим из этой помойки, - сказал он и направился на выход.

Но Ройтса, только что потерявшего вместе с зубом и порядочную дозу самолюбия, ничья не устраивала. Он взял Поэта за его роскошную, но порядком всклоченную бороду, и потянул на себя.

- Если бы ты был немного почище, я бы тебя сейчас заставил стать шалашиком, понял? Даю еще две недели, со следующей среды включаю счетчик.

- А что ты с меня возьмешь? - резонно заметил контуженный вино-водочными изделиями Поэт и ощерил свой беззубый рот.

А вот этого Ройтс стерпеть уже не мог. Тем более, ему срочно нужна была компенсация за недавно потерянное лицо. Не напрягаясь, он ударил несчастного в лицо и тот, как тряпочная кукла упал на диван-берлогу. Поэт захрипел, изо рта у него потекла слюна вместе с сукровицей.

- Идем, Таракаша! - Пуглов схватил Ройтса за руку. - Неужели тебе мало на свою задницу приключений?

- А мне бабки достаются, сам знаешь как...А этот шнурок, как видишь, не инвалид и вполне может подхалтурить на той же товарной станции. А не хочет работать, пусть немного поворует...Кругом полно богатых дач...

- Пошли! - Пуглов нерасчетливо подтолкнул Ройтса в спину и тот, не удержав равновесия, упал на заплеванный пол.

- Этого, Алик, тебе не следовало делать, - и Альфонс расслышал в голосе своего закадычного кореша угрожающие нотки.

- Не психуй, Игореха! Он с пьяни отбросит копыта, а ты опять сядешь...

- А может, я хочу немного посидеть, отдохнуть в тюряге от всей этой мрази. Я сейчас приду домой, а там Лелька мочится от страха. Куда мне прикажешь деваться?

- Поедем ко мне. Выпьем, посидим, посмотрим "Секретные материалы". Кстати, ты, кажется, еще не смотрел двадцать третью серию.

- В другой раз посмотрим, сегодня мне надо выспаться. Я не знаю, что делать с Лелькой. Может, ее того...расчленить и отвезти к Вани Ножичку?

Пуглов аж остолбенел. Они уже были у машины и Альфонс не верил своим ушам.

- У тебя, случайно, не супергрипп? Или я ослышался?

- Да ни хрена ты не ослышался. Сдаст по слабости нас обоих и пойдем по статье - грабеж средь бела дня с преднамеренным убийством. Может, вспомнишь, какое за это следует наказание?

- По прежним временам - вышка, по нынешним, когда мы рвемся в Европу, от силы пятнашка. Правда, тебе легче, ты сам торопишься на нары, так что бери свою "Дружбу" и разделай Лельку, а потом отвези в дюны...Но я не думаю, что ты это сказал всерьез.

- Правильно и делаешь. Лелька слишком хорошо трахается, чтобы ее потерять. Трудно найти замену...- Ройтс пытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Рот, словно стальной намордник сковал, а в горле заледенела слюна.

Однако в глазах Пуглова осталась настороженность. "Сегодня, Игорек, мечтаешь избавиться от Лельки, а завтра захочешь отделаться от меня, как от главного и единственного свидетеля", - подумал он невеселую думу.

Остаток дороги они ехали молча. И только перед самым домом Пуглова Ройтс сказал:

- Ты, Алик, не думай ничего такого, я иногда говорю не то, что надо.

Альфонс не ответил.

Он вышел из машины и за ним, словно змея, поползло отчуждение, порожденное двусмысленностью сказанных Ройтсом слов. Он долго смотрел вслед удаляющемуся "опелю", пока тот не завернул за угол кинотеатра.

Глава одиннадцатая

Дома Татьяну ждали мать и Рощинский. Несмотря на солнечный свет, льющийся в окна, на столе были зажжены три витые разноцветные свечи. В центре стола, с двадцатью небольшими свечечками, стоял огромный круглый торт, который Анна Александровна заказала и на котором были написаны имя и количество лет виновницы торжества.

В комнате пахло воском и старостью, которая исходила от плаща Рощинского, который он оставил в прихожей. Сам он сидел на диване и смотрел на экран телевизора. Он не испытывал ни малейших эмоций, пребывая во власти апатии, которая смирительной рубашкой обездвижила его душу. Однако он нашел в себе небогатый резерв ощущений, чтобы изобразить на лице улыбку и поздравить Татьяну. Он сказал ей самые банальные слова и, достав из кармана кулончик, стал совать его ей в руку. Татьяна засмущалась. Покраснела и спрятала руку за спину.