Александр Ольбик - Дублет из коллекции Бонвивана

- Тогда нам проще с вами говорить. Мы хотели бы это колечко продать. И с нашей стороны все чисто, мы, если можно так выразиться, только посредники.

- Посредники и только, - заверил Ройтс.

- Что, на мель сели?

- Это мягко сказано, - подтвердил Пуглов.

- Ради твоей мамы, Алик, я могу вас выручить, но, боюсь, предложенная мной сумма вас не устроит.

Хитрый ювелир, умеет торговаться.

- Называйте свою сумму, - Пуглов старался смять в голосе нотки нетерпения.

- Полторы тысячи, естественно, в зеленом исчислении. Вещь неизвестного происхождения и я не хочу рисковать...

- Когда сможем получить деньги? - тут же откликнулся Ройтс.

Но Плинер вопрос Ройтса проигнорировал. Обращаясь к Пуглову, он сказал:

- Через пару дней. Я позвоню твоей матери...Кольцо можете оставить у меня.

Пуглов согласно кивнул.

Ройтс бросил удивленный взгляд на Альфонса. В нем был вопрос: "Как это оставить?" Однако Пуглов сказал:

- Я понимаю, дядя Яша, бриллиант устал и ему надо отдохнуть.

Ювелир осторожно взял в руки кольцо и спрятал в нижний ящик стола.

На улице Ройтс накинулся на Пуглова.

- Ты что, Алик, сдурел? Практически незнакомому человеку отдал бриллиант...

- Полубриллиант! - поправил друга Альфонс.

- Неважно! Зато это бриллиантовый дуплет, великая редкость, - Игорь пыхал сигаретой. Этот дядька для нас десятая вода на киселе, а ты перед ним расшаркиваешься: "Дядя Яша, я вас понимаю..." Конечно, понимаешь, как таких, как мы, лохов обводят вокруг пальца вот такие дяди Яши...Теперь иди доказывай...

- А я бы на его месте сделал бы то же самое. Откуда он знает, кто мы, и вечером не пришли бы к нему с мусорами. А деньги он отдаст, никуда не денется. Меня удивляет другое: неужели Рощинский причастен к убийству Этого, как его...Бонвивана?

- Этот хряк мне с самого начала не понравился. Что-то он вертит и крутит, как Лелька моя жопой. То взялся за Симчика, то подсунул нам стекляшку, за которую тем не менее можно срок схлопотать.

- И это все претензии к нему?

- Знаешь, между прочим, на какую мысль меня дуплет навел?

- Не морочь ни себе, ни мне голову, - отмахнулся Альфонс.

- А я кадыком чувствую, если его хорошенько потрясти, из этого Буратинки посыплется и золотишко и бриллианты. Судя по этому кольцу, или у него таких дуплетов черпаками хлебай, или же это самая пустяковая вещь из его золотых запасов...

- А почему тебе надо трясти именно Толстяка, потряси лучше свою Монтану с Королем. У них, я думаю, чулок ничуть не меньше.

- Сравнил хрен с пальцем! У Монтаны, разумеется, деньжура из ноздрей прет, но она же еще не дошла до того, чтобы расплачиваться бриллиантами. А твой дядя Рощинский очень похож на подпольного миллионера. Копыта этот Корейко отбросит - привет родне, все добро останется потомкам...

- Не знаю, - раздраженно сказал Пуглов, - я не местный...Но, если серьезно, я сам видел, как он в сквере собирает бутылки...

- Это для маскировки. А может, бздык на фоне синдрома Плюшкина?

- Не знаю, - повторил Альфонс и стал рассматривать костяшки руки, которой он сбил с ног Короля.

По дороге домой, они заехали к Поэту - бывшему журналисту, находящемуся в очень тесных отношениях с алкоголем.

- Сколько он тебе должен? - поинтересовался Пуглов.

- Дело не в количестве долга, а в сроках его невозвращения. Я понимаю, безработица, вечный запой, но при чем тут мои бабки? Три года и все завтра. Завтра...

Ройтс имел неосторожность дать Поэту пятьсот долларов на поездку за радиоаппаратурой в Арабские Эмираты. Тот один раз съездил, привез партию видеомагнитофонов и вырученные деньги в течение Великого поста прогулял.

- Под какой процент ты дал ему взаймы?

Ройтс курил и делал вид, что вопрос мимо ушей пролетел.

- Небось, кабальный процент? - желая поддеть дружка, настаивал Пуглов.

- Тут другое...Просто Поэт меня однажды крупно выручил, достал косячок, когда я уже Богу душу отдавал.

- Ну, тогда это меняет дело. Вы почти с ним родственные души...

- Перестань, Алик, сейчас увидишь эту родственную душу...

Поэт жил в аварийном домике - без крыльца и забитыми окнами. В темном коридоре они едва не влетели в открытый сухой туалет, из которого несло тошнотворной вонью.

Дверь не была заперта и в полумраке двадцатипятиваттовой лампочки, в дымном чаду, они с трудом обнаружили диван, на котором спало дурно пахнущее волосатое существо.

Поэт, услышав шаги, вскочил, словно его за мошонку укусила гадюка, и тут же схватился за недокуренную сигарету. Однако нигде не мог найти спички.