Александр Ольбик - Дублет из коллекции Бонвивана

- На заднем сиденье целлофановый кулек...Кажется, сзади кто-то пылит. Пока не рыпайся, - тихо предупредил Ройтс.

- Игореха, стой! - Пуглов на ходу отмахнул дверцу и выбрался из резко затормозившей машины. Обошел ее с капота и направился к сосне, росшей в десятке метрах от дороги. Не нагибаясь, он бросил в траву пистолет, а сам вернулся к машине.

К ним приближался "линкольн - это было заметно по играющим в лучах солнца никелированным ободкам и бамперу. Широко расставленные фары блестели, словно надраенные алмазной крошкой.

Кто в городе не знает Бурина? Разве что слепой. Его портреты одно время не сходили с газетных полос. Это было в пору тротиловой войны, когда Бурин со своей командой завоевывал место в теневом бизнесе.

Пуглов знал Бурина - тот не раз захаживал к нему в кабак, однако, близких отношений между ними не сложилось. И сейчас он собственной персоной предстал перед ними.

На нем был бежевый костюм, на ногах светло-коричневые штиблеты. Из-за темных очков - ни холода, ни зноя. Аккуратные, но все же не такие элегантные, как у Ройтса, черные усики, неплохо гармонировали с цветом его машины.

Бурин, подойдя к стоящему у багажника Пуглову, спросил:

- Это вы сейчас, Алик, дрались? - он большим пальцем тыркнул в сторону стадиона.

- Не дрались, а хотели оттуда побыстрее смотаться.

- К чему такая спешка? Можно подумать, что ваше бегство как-то связано с покушением на Комильфо.

- Это все, что ты, Бура, хочешь нам сказать? - Пуглов жалел, что "парабеллум" сейчас очень некстати отдыхает не у него в кармане.

- Нет, не все! - Бурин подошел к задней дверце "линкольна" и широко распахнул ее. - Серый, вылазь, сменишь колеса...

Из машины вылез среднего роста, сухощавый, лет двадцати пяти, субъект. Он был в черных джинсах, в светлой льняной рубашке, поверх которой была надета кожаная безрукавка со множеством карманов. Пуглов отметил, что этот, в общем-то симпатичный типчик, не способен смотреть людям в глаза, и отчуждения в его повадках, наверное, больше, чем у Бурина денег. У парня тонкие губы, узкий лоб и сильно вздернута правая бровь. Такой крутой изгиб чаще всего присущ людям, которые часто вглядываются в оптический прицел снайперской винтовки...

- Отвезете этого парня в аэропорт и дождетесь пока он не улетит московским рейсом, - в тоне Бурина повелевала безапелляционность. Он взглянул на часы - До отлета осталось чуть больше восьми минут...И не дай Бог, сдать вам этого парня ментам. Кстати, Алик, у меня к тебе личная просьба - оставь Налима в покое.

- Не много ли для первого раза даешь поручений? - едва себя сдерживая, спросил Пуглов.

- Другого раза может просто не быть, - Бурин полез за пазуху и вытащил оттуда пресс из долларов. Он взвесил его на руке и небрежно, через открытое окно "опеля", бросил его на сиденье.

- Это вам за труды. Я думаю, этих денег хватит, чтобы купить собственный киоск, - Бурин закрыл за Серым дверцу "опеля". - После того как самолет подымится в воздух, позвоните мне на фирму. Скажете два слова "Серый улетел" - ничего другого я от вас не жду...

Пуглов, если еще и не все понял, однако, эскиз догадки у него в голове уже сложился: Серый, вполне возможно является киллером, который только что угробил Комильфо и теперь с их помощью пытается оторваться от ментов. "Хрен с вами, - сказал себе Пуглов, - в пачке, как минимум, пять штук и за них я могу пять минут от страха поклацать зубами".

- Игорек, заводи свой луноход, - приказал Пуглов и полез в машину. Мельком взглянул на стоящего рядом Бурина, бледность с лица которого сползала с заметным ускорением. "А как же, - подумал Альфонс, - киллер с воза, "линкольну" легче..."

Ройтс нажал на педаль и, не оборачиваясь, а лишь однажды зырнув в зеркало, направился к березовой рощице, за которой шумела и гудела загородная автотрасса. Оттуда до аэропорта - подать рукой.

Шоссе было в мареве. Оно грело словно тефлоновая сковородка. Вписавшись в довольно плотный поток легковушек, Ройтс переключился на пятую скорость и буквально за три минуты долетел до указателя "Аэропорт".

Свернув направо, начал по пологой дуге подниматься на развязку. Перед глазами то и дело возникала картина взрыва машины Комильфо: сначала яркие плотные снопы огня, затем распадание их на несколько языков с сажево-черными концами.

Пуглов курил и исподлобья следил за дорогой. Пассажир молчал, словно находился в глубокой коме. В салоне стояла удушливая тишина, которую вдруг разрушила мелодия. Это, наконец, Ройтса осенило включить магнитолу. Шуфутинский, как бы издеваясь над ними, пел: "Все, через час самолет, грустно немного, скоро меня позовет небо в дорогу. Все, заблестели глаза, надо прощаться, все, не придется назад возвращаться..."