Наталья Корнилова: Все как в кино

– Ой, е-о-о-о…

Покойный Миша Розенталь не смог бы воспроизвести свой коронный возглас изумления лучше…

Над Волгой заходило солнце.

Оно расплылось большим багровым пятном, осветив облака, блуждавшие у линии горизонта. Знаменитый мост изогнулся цепью мерцающих огней и снова походил на остов громадного динозавра, кости которого так и не смогли убрать с места, где он нашел свою смерть.

Дорога под ногами явно не была предназначена ни для ходьбы, ни для – тем более – езды на автомобиле или ином транспортном средстве.

Я отворила калитку и прошла во двор. За мной следовал Родион. Во дворе визжала пила: Нина Григорьевна пилила дрова. Бензопилой. Опилки летели тучей.

– Здравствуйте, – сказала я.

Она обернулась и широко раскрыла глаза:

– Мария?

– Да, это я. Нина Григорьевна, Михаил Петрович дома?

– Дома, – удивленно ответила она.

– Могу я его видеть?

– Да, но…

– Что?

– Он болен и лежит в постели.

– Я не потревожу его. Мне просто нужно с ним переговорить. Коротко.

– Ну, хорошо, – отозвалась она. – Пойдемте, я вас провожу. А кто это с вами?

– Я подожду во дворе, – сказал Родион.

Михаил Петрович Николаев лежал в постели, закрывшись одеялом до самого носа. На его лбу выступили капли пота, его трясло – Николаева сильно лихорадило.

При моем появлении он так и подскочил на кровати и выпучил глаза: уж кого-кого, а эту чертову бабу из «Частного сыска» он здесь увидеть не ожидал.

При этом резком движении одеяло свалилось с него, и я увидела, что его левое плечо крепко и основательно забинтовано, и на повязках видны пятна засохшей крови.

– Не буду больше мучить вас, Михаил Петрович, – сказала я, стараясь сдержать клокочущую во мне ярость, – не буду проверять, есть ли у вас на плече татуировка в виде глазастого солнышка за тучами. Мне интересно только одно: почему Джино пригласил на съемки той сцены именно вас и почему он пригласил вас повторно?

Михаил Петрович сидел на кровати, вжав голову в могучие плечи. Облизывал серые губы. Потом произнес хрипло:

– Он несчастный мальчик. Он не изменился, когда стал богатым и сильным. Этот Кравцов отбил у него Наташу, и Паша решил отомстить и ей, и ему. Наташка – продажная сука. Она смеялась Паше в лицо. И Паша отомстил. И я помог ему. Как же не помочь ему, если он один-единственный человек, которого я когда-либо любил. Даже после того, как я бросил его мать и женился на этой суке Нинке. А я ему ничего не дал… даже фамилия у него – и та материна.

Мне вспомнились смущенные и отведенные в сторону глаза Нины Григорьевны, когда она говорила о Паше Матвееве: «А отец его… а отец его сторожем в церкви работал и по пьянке с колокольни упал».

Вот, наверно, с тех пор и сдвинулся Михаил Петрович по фазе. Хотя нет, вероятно, таким он был от рождения, потому что…

– …Не родился бы тогда у вас такой сын-выродок, – договорила я свою мысль вслух. – Паша, надо думать, пообещал вам кусок от того жирного финансового пирога, что останется после Кравцова. Человека, что наставил вам рога в Сочи в июле семьдесят пятого и представился вашей жене как Эрик. Кстати, а где ваш сынок?

– А он умер, – хрипло сказал Михаил Петрович. – Мы выбрались из подземного хода, и через несколько метров он упал и умер. Ему же голову пробили канделябром.

– Понятно, – сказала я и, подняв глаза на застывшую в дверях Нину Григорьевну, слышавшую последние слова своего мужа, произнесла:

– На этот раз, кажется, я не смогу пообещать вам, Нина Григорьевна, что никто не арестует вашего мужа…

Николаев сказал правду. Через несколько дней в самом деле нашли труп молодого мужчины с пробитой головой. И хотя ребята Кравцовой прочесывали окрестности виллы Джино, его не сразу обнаружили, так как он лежал в глубоком овраге…