Александр Ольбик: Стихи, написанные в разные годы

Жалко воробьиную ватажку

дождь к земле ей прибивает крылья,

а детеныши со ртами нараспашку

к трапезе готовят нож и вилку.

В эту пору октября седого

о любви не складываются строки...

В дальнем поле мокрые сороки

кочерыжку отнимают у косого.

* * *

У карниза скоро будет рана

бьют его осенние дробинки,

карий глаз упавшего каштана

в ночь роняет светлые слезинки.

А у Шарика, что у сарая мокнет,

хвост поник, как сломанная ветка,

вот ему бы полстакана грога,

закусить бы комплексным обедом.

* * *

Если бы васильки умели говорить,

А волны - гулять по лицам обиженных,

Сколько бы правды узнала бы рожь,

И сколько бы слез сберегли

Лики несчастных заплаканных.

И любовь тогда синей мигалкой

Пронеслась бы по улицам города

И кто-то в тени пустых коридоров

Ощутил бы в себе и в пространстве

Нечто похожее на открытие клада.

И спичка бы погасла на ветру,

И ветер не встрепенул бы ставню.

И гнездо жаворонка не отразилось бы

В глазах высоко парящего кондора.

Всех мастей лошади и дивный проблеск Луны,

Ни черта не кумекают в любви

И лошади и Луна - это лишь фон моих сновидений,

В которых для матери, умершей в 1978,

Не нашлось ни одного серо-зеленого видения.

Любовь длинноухим жеребенком,

Не зная о восходящих потоках,

Идет на пролом - обездоленное утро

Бликами потухших фонарей.

Еще серо и сыро на крыльце

Еще не проснулся сосед,

Еще пытается объявиться Луна,

Но уже ясно, что это утро

Последнее в жизни полуночного поцелуя.

Любовь запоздалым трамваем мчится в ночи,

Не позволяя времени ухватиться за поручни

Оно диким хмелем пластается по асфальту,

И уползает в дивный палисадник,

Где умирают от дождей лепестки

Белых хризантем...

Ноябрь, 1988 год.

* * *

Когда уходит женщина от нас,

Мы, дети, обделенные судьбою,

Телеэкрана равнодушный глаз

Приемлем как издевку над собою.

Когда уходит женщина от нас,

Мы тихой жалостью к себе ранимы,

И нервов жуткий перепляс

Таблетками сдержать хотим мы.

Когда уходит женщина от нас,

Мы пьем вино без робости, открыто...

* * *

Весна семьдесят пятого

Воскресила весну шестьдесят первого,

И всколыхнулось в памяти опрятная

Улица в жасминовых перлах.

И мостки, уводящие в дюны,

И тугой горизонт залива,

И тебя я увидел юною

В клетке солнца, увитой ивами.

Давний оттиск весны шестьдесят первого,

Словно первый глоток вина,

Обнял сердце влагою терпкою,

Опьянил, одурманил слегка.

Ничего от мостков не осталось

Мы на разных концах вселенной,

Только у моря все та же усталость,

Только в соснах все та же бессменность...

* * *

Любовь - затсканное слово

И все-таки храню его в себе

Оно порой меня готовит к бою,

Порой казнит на медленном огне.

Но иногда в дожди и снегопады,

В нелетную погоду для синиц

Мы пьем вино с любовью до заката,

Не ведая, кого из нас винить.

А ночь придет, всяк ляжет на свое

Холодное, неприбранное ложе

И будет греться собственным огнем,

Признанием друг друга не тревожа.

70-е.

* * *

Если рябина к весне не оттает,

Если брустничник покроется мглой,

Значит ли это - в преддверии мая

Осень прокашляет тишиной?

* * *

Когда тебе шестнадцать лет,

Мгновенья кажутся годами,

А старость где-то за горами,

Когда тебе шестнадцать лет.

Но за весной приходит лето,

За летом - желтые дожди,

Не забывай об этом Лена,

Из юности - не уходи.

70-е.

* * *

Птица-быстрица, куда ты летишь?

Или ты сбилась с дороги давно,

Или промедлив мгновенье одно,

Ты над бедою своею паришь?

Может, охотник ягдаш приготовив,

Целится в сердце свинцовой картечью,

Может, мгновенье - и выстрел бредовый

Вопьется зубами в тугое предплечье?

И в развороте, в крутую спираль

Птица-быстрица сорвалась с небес,

Но землю отринув, отринув печаль...

Теплые перья опали на лес...

Кружится, кружится солнце над нами,

Песни поются и затихают,

Только лишь птицы под облаками

С сердцем пронзенным не умирают...

70-е.