Анна Малышева - Суфлер

Теперь Александра была готова присягнуть, что Степан Ильич даже не делал попытки вслушаться в любезную болтовню хозяек. Мужчина пристально смотрел на нее, будто силясь что-то прочитать в ее взгляде. Его пересохшие губы слегка раздвинулись, обнажая ровные, идеально белые вставные зубы. Александра не верила своим глазам: умирающий, глядя на нее, смеялся!

Внезапно его тело скрутила новая судорога, куда сильнее предыдущей. Голова часто забилась о паркет. Эрика и Настя вскочили, инстинктивно отпрянув к Владу. Питерские гости сочли за благо отойти в сторону, глядя на агонию с отвращением и состраданием. Александра дрожала, ее позвоночник будто прошивали электрические разряды. Только сестры Маякины и Гаев держались невозмутимо.

Когда спустя несколько минут в зале появился врач «скорой помощи», измерил вытянувшемуся неподвижному телу давление, выслушал сердце и констатировал смерть, именно эти трое рассказывали ему, как все произошло. Все остальные оказались слишком подавлены и напуганы.

Александра вообще не могла говорить. Она молча пожала руки своим друзьям, молча кивнула тем, с кем была знакома, и наконец ушла, жалея о том, что не сделала этого раньше, и о том, что вообще сюда приехала. «Он смеялся, глядя прямо на меня! Прямо на меня! Как будто в мой адрес!»

Женщина твердила себе, что несчастный наверняка слабо осознавал, где и среди кого находится, что ужасные приступы удушья, сопровождавшиеся судорогами, могли затемнить его сознание, и безумный смех, в котором слышалось нечто злорадное, – лишь плод галлюцинаций умирающего мозга. «Бормотал же он чепуху перед смертью! “Суфлер”! Картина Тьеполо называется вовсе не “Суфлер”! Там и не театр вовсе изображен, а маскарад на Каналь Гранде в Венеции! Так и называется: “Каналь Гранде”! Внизу красными буквами написано!»

Но сколько она ни утешала себя, успокоиться не могла. Александра была настолько выбита из колеи, что забыла о попавшем в больницу Эрделе. И вспомнила о нем, только выйдя на улицу и сунув руку в карман куртки, нащупывая зажигалку. Вместе с зажигалкой она извлекла записку коллекционера.

САША БЕГИТЕ ИЗ МОСКВЫ

Перечитав это краткое послание, Александра внезапно поняла, что именно этого ей сейчас хочется больше всего – сбежать из города куда угодно, лучше как можно дальше. Но сделать это было невозможно по многим причинам: невыполненные обязательства перед людьми, у которых она взяла вещи на реализацию и картины на реставрацию, обещание провести новогодние праздники с родителями («В кои-то веки!» – упрекала ее мать). Кроме того, к ней вот-вот должна была нагрянуть из Киева старая подруга, пятнадцать лет не бывавшая в Москве. Точной даты Александра не знала, потому что не знала ее и сама гостья. Все исключало отъезд.

Художница швырнула окурок в снежную кашу на тротуаре, спрятала записку обратно в карман, надвинула на лоб капюшон. Снег перестал, но поднялся сильный холодный ветер, обжигавший лицо и заставлявший щуриться. Женщина пошла вверх по переулку, придерживая поднятый воротник куртки возле горла. Шарф она, как назло, забыла. Александра глубоко задумалась, переосмысливая происшествие в салоне, и не сразу услышала, как ее окликают.

– Постойте! Послушайте!

Запыхавшийся мужской голос повторил это несколько раз, и Александра поняла наконец, что обращаются именно к ней. Обернувшись, она увидела в двух шагах от себя Гаева. Тот, тяжело дыша, остановился.

– Как вы бежали! Я еле догнал!

– Бежала? – удивленно переспросила женщина. – Я задумалась. Там… все кончено?

– Как будто. – Гаев махнул рукой, показывая, что тема ему неприятна. – У меня, знаете, предложение – давайте поужинаем? Я все хочу вас пригласить, начиная с того аукциона, где вы мне сервиз уступили, помните? И никак не могу вас поймать. Вы прямо неуловимы! И мне никто не хочет говорить, где вы живете!

Александра засмеялась, польщенная тем, что этот интересный холеный мужчина, всегда такой элегантный, непохожий на большинство ее знакомых, оборванных обитателей запущенных мастерских, искал встречи с ней.

– Дело в том, что у меня нет точного адреса, – с улыбкой ответила она. – Сама не знаю номера квартиры, да и не квартира это вовсе. Те, кто знает, на каком жутком чердаке я обитаю, наверное, не решались вас туда послать. Да вы бы вернулись с половины лестницы!

– Это почему? – живо заинтересовался Гаев, также повеселевший.

– Из-за крыс. Там бегают полчища крыс.

– О! – Мужчина пожал плечами. – Я совсем не такой сноб и чистюля, каким меня все тут почему-то считают. И крыс я не боюсь. Даже кладбищенских, тех, что ходят на двух ногах.